Рыжая поёрзала, вздохнула, и колобком выкатилась следом.
Хлопнули дверцы, заурчал мотор. Машина мазнула белым светом по помойке, кирпичной стене склада, и пропала за углом.
Стало темно и тихо.
Рыжая забеспокоилась, несколько раз тявкнула. Побегала вокруг, обнюхала люк теплотрассы, крыльцо, которое вело к железной двери почтового отделения, вернулась. Села напротив Бракина и наклонила голову. Как бы спрашивала: ну, в смысле, и что дальше?
Бракин взглянул в сторону переулка, помеченного реденькой цепочкой фонарей. И неторопливо затрусил мимо помойки, склада, магазинов, через площадь, где разворачивались автобусы, — прямо в полутёмный горбатый переулок.
Рыжая в недоумении тявкала, то отставала, то припускалась следом. Наконец, смирилась, и покорно побежала за Бракиным.
Пройдя по одному переулку, Бракин свернул в другой, потом в третий.
Остановился перед аккуратным домиком с мансардой. В домике горел свет. Бракин сел и негромко тявкнул: здесь!
Рыжая села рядом и тоже уставилась вверх, на тёмный балкончик под крышей: на этом балкончике Бракин, бывало, в летние ночи любил сидеть, глядя в звёздное небо.
* * *
В двух кварталах от того места, где сидели Бракин и Рыжая, по переулку двое ребятишек тащили санки с корытом, полным снега: снег был навален с верхом, горбом.
Навстречу им выехал из ворот Рупь-Пятнадцать с алюминиевой бочкой: отправился к колонке за водой. Ему было скучно, и при виде ребятишек он остановился. Спросил:
— Чего везёте?
— А тебе-то что? — огрызнулся Андрей. Санки были тяжелые, он сопел и упирался изо всех сил.
Рупь-Пятнадцать помолчал.
— Снег мы везём, не видишь? — сказал Андрей, и тоже остановился. Сам-то он тащил бы и ещё, но жалел Алёнку: часто останавливался передохнуть.
— Снег? — удивлённо переспросил Рупь-Пятнадцать. — А зачем его возить туда-сюда? Снегу же везде много.
— Не твоё дело! — снова огрызнулся Андрей.
Рупь-Пятнадцать пожал плечами.
— Конечно, не моё. А интересно всё-таки.