Бурба тихо засмеялся своим бараньим смехом.
— Дурни вы все! — сказал он, сердито нахмурившись…
Скрипица снял шапку и низко поклонился ему:
— Сделай божескую милость, пан Бурба, отпусти душу мою на покаяние. Не можу больше… страшно с тобой…
Бурба молча, серьезно посмотрел на него.
— Добре! — сказал он тихо. — Отпущу. Только поиграй мнеи прежде…
— Что играть, пан Бурба? — робко спросил Скрипица.
Бурба махнул рукой, как бы говоря: играй что хочешь.
Скрипица приладил скрипку к своему щетинистому подбородку и заиграл. Это была та самая песня, от которой Скрипица плакал, когда ее играл Бурба на дворцовой стене…
Разбойник оперся локтями о колени, подпер голову ладонями и, закрыв глаза, молча слушал. Скрипица искоса взглянул на него — и ему стало страшно: у Бурбы по щекам катились слезы. Глаза у него были закрыты, он как будто спал и плакал во сне; грудь его тяжело дышала, в горле клокотало и судорожно тряслись его широкие, могучие плечи…
Свечка догорала; на берегу Сейма свежо зашумели от предутреннего ветра старые вербы. В входном отверстии палатки небо чуть засинело рассветом. Бурба вдруг поднял голову и уставился на Скрипицу мутными главами; потом ударил себя кулаком в грудь и, плача, сказал:
— Где Марынка, Скрипица?.. Скажи, где Марынка?..
Скрипица все играл, леденея от страха.
— Не можу я без Марынки!.. — простонал Бурба и, уткнувшись лицом в свои широкие ладони, глухо, как собака, завыл…
Тихий, точно предостерегающий свист проскользнул в палатку. Бурба сразу затих и, махнув Скрипице, чтобы тот перестал играть, прислушался. Скрипица опустил скрипку, боязливо покосившись на вход палатки. Где-то недалеко послышался шорох, точно от крадущихся шагов…
Бурба схватил Скрипицу за ворот.
— Ходил до урядника? — хриплым шепотом спросил он, подняв над его головой туго сжатый кулак.
Скрипица совсем приник к земле.
— Я?.. Та Боже спаси и помилуй!.. — бормотал он, трясясь всем телом.
— Не бреши! Знаю, что ходил!..