Чёрный став

22
18
20
22
24
26
28
30

Тут в разговор уже вмешалась и Одарка, вскочившая со своего места так, точно под нее подложили горячие угли.

— Что? Марынка? — взвизгнула она на всю хату. — Что ты тут про мою дочку рассказываешь, пьяница проклятый?..

Синенос был сильно озадачен и сконфужен.

— Тю! — сказал он, удивленно вытаращив на нее свои посоловелые глаза. — Откуда ты взялась?.. Я и не знал, что ты тут!..

— А вот узнаешь, как я тебе, брехуну, всю твою поганую харю заплюю! — кричала Одарка. — Ну-ка скажи, какая-та-кая Марынка, черт паршивый?

— Та твоя ж! — сказал Синенос, недоуменно пожимая плечами. — Разве ж ты не знаешь? Спроси хоть у Скрипицы!..

— Скрипица? — завизжала Одарка, точно ошпаренная кипятком. — Что он про Марынку набрехал, байстрюк, не-бога, холера чертячая?..

Синенос, не зная, что сказать, только беспомощно раскрывал рот и шевелил пальцами. Ему на помощь выступила его жена Домаха. Она давно точила зубы на Одарку, которая выгнала ее как-то из своей хаты за ее длинный и злобный язык.

— Та ты лучше у самого Бурбы спытай, — пропела она язвительно, тоненьким голоском, — чи не была у него твоя Марынка!..

— Эге ж, была! — вдруг сказал кто-то густым басом и засмеялся отвратительным смехом, похожим на блеянье старого барана. — Может, и еще будет!..

Все сразу замолчали. Похоже было на то, что это сказал сам Бурба — но его нигде не было видно. Гости испуганно переглянулись; самые робкие даже тихонько под столом перекрестились…

Вдруг Бурба показался в дверях. Он стоял неподвижно, заложив руки за свой широкий красный пояс, стягивавший на животе его казакян, и смотрел на Одарку острыми, как гвозди, глазами.

Псаломщица со страхом взглянула на него. «И вправду, очи как у той нечистой силы!» — подумала она, ежась под его пристальным взглядом.

— Та все брешут люди! Моя Марынка не такая! — сказала она уже более мирным тоном, ни к кому не обращаясь, как будто самой себе. — Хай Бог милуе…

Бурба тихо засмеялся.

— А может, и не брешут… — сказал он, взяв руки в бока, тяжело глядя на Одарку из-под насупленных бровей. — Может, я хочу взять за себя Марынку? Га?..

Одарка еще больше испугалась. Она даже побелела и растерянно озиралась по сторонам. Хитрость у нее, однако, взяла верх над страхом, и она уклонилась от прямого ответа:

— Марынка тебе не пара. Где ж там!…

Лицо Бурбы потемнело. Он хмуро сказал:

— То я знаю — пара, чи не пара! А ты скажи — отдашь за меня дочку, чи не отдашь?..