Армагеддон

— Ну и что он говорит?

— Он говорит, что женится на мне. Или заплатит за аборт.

— Женитьба или аборт, — сказал Питер Голдсмит и затянулся трубкой.

— Малый не промах.

Она посмотрела на свои руки. Грязь забилась в небольшие морщинки на костяшках и под ногти. Руки леди выдают ее привычки, — услышала она внутри себя голос своей матери. Мне придется выйти из церковной общины. Беременная дочь. Руки леди…

Ее отец сказал:

— Я не хотел бы совать нос не в свое дело, но все-таки он… или ты… вы соблюдали какие-нибудь предосторожности?

— Я приняла противозачаточную таблетку, — сказала она. — Но она не подействовала.

— Ну тогда здесь нет ничьей вины, разве что ваша общая, — сказал он. — И я не могу обвинять тебя в чем-нибудь, Фрэнни. В шестьдесят четыре забываешь, что такое двадцать один. Так что оставим разговоры о вине.

Она почувствовала огромное облегчение. Ощущение было немножко похоже на обморок.

— Твоя мама найдет, что сказать тебе о вине, и я не остановлю ее, но я не буду с ней заодно. Ты понимаешь это?

Она кивнула. Ее отец больше уже не пытался возражать матери. Только не вслух. Все дело было в ее язвительности. Он однажды сказал Фрэнни, что когда ей перечат, то ситуация иногда выходит из-под контроля. А когда ситуация выходит из-под контроля, то она может сказать такое, что зарежет человека без ножа, а пожалеет она об этом только тогда, когда будет уже слишком поздно залечивать рану. Фрэнни подумала, что, вероятно, много лет назад перед ее отцом стоял выбор: продолжать сопротивление, что неминуемо приведет к разводу, или сдаться. Он предпочел второе — но на своих собственных условиях.

Она спросила спокойно:

— Ты уверен, что в этой ситуации ты сможешь остаться в стороне, папочка?

— Ты просишь меня занять твою сторону?

— Я не знаю.

— Что ты собираешься со всем этим делать?

— С мамой?

— Нет. С собой, Фрэнни.

— Я не знаю.