Армагеддон

22
18
20
22
24
26
28
30

В мягком свете, который озаряет землю сразу же после захода солнца, но до настоящей темноты, и который киношники называют «режимом». Вик Палфри на короткое время вернулся в сознание.

«Я умираю», — подумал он, и слова странно залязгали у него в мозгу, убеждая его в том, что он произнес их в слух, хотя на самом деле это было не так.

Вокруг его шеи был повязан нагрудник, покрытый сгустками слизи. Голова его болела. Странные мысли плясали у него в мозгу. Он знал, что был в бреду… и скоро вернется в прежнее состояние. Он был болен, и выздоровления не предвиделось: это была лишь краткая передышка.

Он поднес руку ко лбу и отдернул ее, как от печки. Весь раскаленный, и к тому же напичкан трубками. Две чистеньких пластиковых трубочки выходили из ноздрей. Еще одна змеилась из-под больничной простыни к бутыли на полу, и он мог точно сказать, к чему присоединен другой ее конец. Две капельницы были закреплены в штативе, их трубки соединялись в одну, а та в свою очередь впивалась в его руку чуть пониже локтя.

На мой взгляд, этого вполне достаточно, — подумал он. Но на нем были и провода. Они были укреплены у — него на черепе, на груди, на левой руке. Один из них, похоже, забрался к нему в пупок. И ко всему прочему он был абсолютно уверен, что какая-то штука сжимает его задницу. Что бы это могло быть? Радар для определения дерьма?

— Эй!

Он собирался издать громкий, негодующий вопль. Но изо рта у него вырвался еле слышный шепот смертельно больного человека.

«Мама, Джордж завел лошадь в стойло?»

Опять начинается бред. Иррациональная мысль, пронесшаяся сквозь сознание как метеор. Долго ему не продержаться. Эта штука убьет его. Мысль о том, что он умрет, бормоча всякую чушь, как выживший из ума старик, наполнило его ужасом.

«Джордж уехал на свидание с Нормой Уиллис. Ты заведешь лошадь сам. Вик, и повесишь ей торбу. Будь хорошим мальчиком.»

«Это не моя работа.»

«Виктор, ты ведь любишь свою мать.»

«Люблю. Но это не значит…»

«Ты должен любить свою маму. У мамы грипп.

Нет, мама, у тебя не грипп. У тебя туберкулез, и он убьет тебя. В девятнадцать сорок семь. А Джордж умрет ровно через шесть дней после того, как попадет в Корею. Этого времени как раз хватит на одно письмо, а потом — бах-бах-бах.»

«Вик, ты поможешь мне и заведешь эту лошадь сейчас, и это мое последнее слово.»

— Это у меня грипп, а не у нее, — прошептал он, вновь выныривая на поверхность.

Он смотрел на дверь и думал о том, что даже для госпиталя она выглядит чертовски забавно. У нее были закругленные углы, по краям которых шли заклепки, а нижний косяк поднимался над кафельным полом дюймов на шесть.

Даже такой плотник, как Вик Палфри мог бы (дай мне комиксы, Вик, ты уже насмотрелся вдоволь) (мама, он отнял у меня комиксы! Отдай назад! Отдааай, говорю тебе) соорудить дверь и получше. Да она ведь (стальная) Мысль вонзилась ему гвоздем в мозг, и он попытался приподняться, чтобы разглядеть дверь получше. Ну да, так и есть. Именно так и есть. Стальная дверь. Зачем это в госпитале нужна стальная дверь? Почему его здесь заперли? Что случилось? Действительно ли он смертельно болен? Не пора ли ему подумать о том, как он предстанет перед Господом? Господи, что случилось? Он безуспешно попытался проникнуть сквозь серый туман, но лишь голоса доносились до него, очень далеко, голоса, обладателей которых он не мог вспомнить.

«А я вам говорю, что… им просто надо сказать… на хрен эту инфляцию-мудацию…»