Некоторое время мы молча пьем чай, похрустывая сахаром. Потом майор переворачивает кружку кверху дном, кладет на нее крохотный оставшийся кусочек сахару и, отодвинув в сторону, аккуратно сметает со стола крошки.
— Ну, так как же у тебя там? А, комбат?
— Да ничего, товарищ майор, держимся пока.
— Пока?
— Пока.
— И долго, ты думаешь, это «пока» протянется?
В голосе его появляется какая-то другая интонация, не совсем уже отеческая.
— Пока люди и боеприпасы есть, думаю, будем держаться.
— «Думаю, пока…» Это нехорошие слова. Не военные. Про птицу знаешь, которая думала много?
— Про индюка, что ли?
— Вот именно, про индюка, — и смеется уголком глаза. — Куришь? Кури. Хороший. «Гвардейский», что ли, называется.
Он пододвигает лежащую на столе пачку и рассматривает рисунок. Под красной косой надписью бегут красные солдаты в касках, за ними красные танки, а над головой красные самолеты.
— Так, что ли, в атаку ходите? А?
— А мы больше отбиваем, чем ходим, товарищ майор.
Майор улыбается, потом лицо его становится вдруг серьезным и мягкие, немного вялые губы — жесткими и резкими.
— Штыков сколько у тебя?
— Тридцать шесть.
— Это активных?
— Да, активных. Кроме того, связисты, связные, хозвзвод на берегу, человек шесть на том берегу с лошадьми. Всего с полсотни наберется. Ну, еще минометчики. Человек семьдесят всего будет.
— Тридцать шесть и семьдесят. Ловко получается. Половинка на половинку. Нехорошо.