В произведениях, вошедших в сборник, нашла свое отражение удивительная судьба Виктора Платоновича Некрасова (1911–1987) — писателя, архитектора, военного сапера, эмигранта. Повесть «В окопах Сталинграда» была опубликована почти сразу после войны, в 1946 году, быстро получила признание и стала одним из первых образцов «лейтенантской прозы» — литературы, честно, без пафоса и ложной патетики рассказывающей о человеке в бесчеловечных условиях войны. Книга «В родном городе» (1954) — о том, как трудно по-настоящему вернуться с войны, заново обрести себя. Написанная уже в эмиграции «Маленькая печальная повесть» (1985) — об утрате иллюзий, о непрочности дружеских союзов и жизненных принципов, о соблазнах славы. Мастерство Некрасова-прозаика в полной мере проявляется и в его психологически точных и виртуозно написанных рассказах.
v1.0 — создание FB2 из издательского текста (Scriba)
Виктор Некрасов
В окопах Сталинграда
(повести, рассказы)
© В. П. Некрасов (наследник), 1946, 1954, 1985
© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022
Издательство АЗБУКА®
В окопах Сталинграда
Часть первая
1
Приказ об отступлении приходит совершенно неожиданно. Только вчера из штаба дивизии прислали развернутый план оборонительных работ — вторые рубежи, ремонт дорог, мостики. Затребовали у меня трех саперов для оборудования дивизионного клуба. Утром звонили из штаба дивизии — приготовиться к встрече фронтового ансамбля песни и пляски. Что может быть спокойнее? Мы с Игорем специально даже побрились, постриглись, вымыли головы, заодно постирали трусы и майки и в ожидании, пока они просохнут, лежали на берегу полувысохшей речушки и наблюдали за моими саперами, мастерившими плотики для разведчиков.
Лежали, курили, били друг у друга на спинах жирных, медлительных оводов и смотрели, как мой помкомвзвода, сверкая белым задом и черными пятками, кувыркается в воде, пробуя устойчивость плотика.
Тут-то и является связной штаба — Лазаренко. Я еще издали замечаю его. Придерживая рукой хлопающую по спине винтовку, он рысцой бежит через огороды, и по этой рыси я сразу понимаю, что не концертом сейчас пахнет. Опять, должно быть, какой-нибудь поверяющий из армии или фронта… Опять тащись на передовую, показывай оборону, выслушивай замечания. Пропала ночь. И за все инженер отдувайся.
Хуже нет — лежать в обороне. Каждую ночь поверяющий. И у каждого свой вкус. Это уж обязательно. Тому окопы слишком узки, раненых трудно носить и пулеметы таскать. Тому — слишком широки, осколком заденет. Третьему — брустверы низки: надо ноль сорок, а у вас, видите, и двадцати нет. Четвертый приказывает совсем их срыть — демаскируют, мол. Вот и угоди им всем. А дивизионный инженер и бровью не поводит. За две недели один раз только был, и то галопом по передовой пробежал, ни черта толком не сказал. А я каждый раз заново начинай и выслушивай — руки по швам — нотации командира полка: «Когда же вы, уважаемый инженер, научитесь по-человечески окопы рыть?..»
Лазаренко перепрыгивает через забор.
— Ну? В чем дело?
— Начальник штаба до себе кличуть, — сияет он многозубым ртом, вытирая пилоткой взмокший лоб.
— Кого? Меня?
— I вас, i начхiма. Шоб через пять минут були, сказав.
Нет, значит, не поверяющий.