Стук все продолжается, я просыпаюсь и… Мертвая тишь. Ни звука. Выходит, стук доносился не снаружи.
Люди говорили мне, что они встраивают в свои сны внешние шумы, однако, когда я проводил этот мой эксперимент, тщательно «наблюдая за всем снизу» и пребывая в полной уверенности, что шум проникает в сон извне, оказалось, что в моем случае это не так.
В то время, когда я наблюдал за своими снами, процесс пробуждения не на шутку пугал меня. Когда ты только еще начинаешь просыпаться, наступает миг, в который ты ощущаешь себя неподвижно закрепленным, привязанным к кровати – или придавленным множеством ватных одеял. Это трудно объяснить, однако в такой миг ты чувствуешь, что не способен подняться, не способен проснуться. В итоге мне приходилось твердить себе, уже проснувшись, что это просто смешно. Насколько я знаю, не существует такого заболевания, при котором человек засыпает естественным образом, а проснуться не может. Проснуться ты можешь
Вам, может быть, интересно будет узнать, как прекратились эти наблюдения за снами (а они по большей части прекратились, с тех пор это случалось со мной лишь несколько раз). Как-то ночью я смотрел сон, вел наблюдения и вдруг увидел на стене перед собой флаг. Я уже в двадцать пятый раз сказал себе: «Ну да, я вижу краски», и тут вдруг сообразил, что сплю, прижавшись затылком к медному стержню. Я ощупал затылок и обнаружил, что голова у меня стала
Когда я потом проснулся, выяснилось, что никакого медного стержня нет и голова у меня вполне твердая. Видимо, я уже устал от наблюдений и мой мозг изобрел ложную причину, чтобы от них избавиться.
В результате этих наблюдений у меня возникла небольшая, но теория. Одна из причин, по которой мне нравилось пристально вглядываться в сны, состояла в следующем: мне было любопытно понять, как можно увидеть образ – человека, к примеру, – когда глаза у тебя закрыты и ничего не происходит. Говорят, что это дело случая, нерегулярные нервные разряды, но ведь не может же спящий человек заставить нервы разряжаться, создавая точно те же картинки, какие возникают, когда он бодрствует и смотрит на что-то. Как же тогда мне удается во сне «видеть» все в цвете да еще и в мельчайших подробностях?
Я решил, что в мозгу должен существовать некий «интерпретирующий отдел». Когда действительно смотришь на что-то – на человека, на лампу, на стену, – ты не просто видишь краски и пятна. Что-то тебе подсказывает, что именно перед тобой находится, интерпретирует увиденное. Когда же ты спишь, этот интерпретирующий отдел продолжает работать, но только вполсилы. Он уверяет, будто ты видишь мельчайшие детали человеческого волоса, хоть это и неправда. Просто он истолковывает всякий всплывающий в мозгу сор как отчетливый образ.
И еще о снах. У меня был друг по фамилии Дойч, жена его происходила из семьи венских психоаналитиков. Однажды вечером в ходе долгого разговора о сновидениях он сказал мне, что сны полны значения: в них присутствуют символы, которые психоанализ способен интерпретировать. Большей части услышанного от него я не поверил, однако той же ночью мне приснился интересный сон: мы играли в бильярд тремя шарами – белым, зеленым и серым, – а игра называлась «титьки». Надо было загнать шары в лузу: с белым и зеленым все оказалось просто, а вот серый никак у меня в лузу не шел.
Я проснулся и без особых трудов истолковал свой сон: ключ, разумеется, давало само название игры – это же девушки! С белым шаром разобраться оказалось легко, поскольку у меня тогда был тайный роман с замужней женщиной, которая работала в кафетерии кассиршей и носила на работе белую униформу. С зеленым тоже затруднений не возникло: за две ночи до того я ходил в кино с девушкой, одетой в зеленое платье. Но вот серый – какого дьявола означал серый? Я знал, что он
У меня ушло полдня, прежде чем я вспомнил, что два или три месяца назад распрощался с уехавшей в Италию девушкой, которая мне очень нравилась. Замечательно милая была девушка, я говорил себе, что, когда она вернется, нужно будет обязательно снова увидеться с ней. Не знаю, носила ли она серое, однако едва я подумал о ней, как мне стало совершенно ясно: серый шарик – это она.
Я пошел к моему другу Дойчу и сказал ему, что, похоже, он прав – в снах
Ведущий химик-исследователь корпорации «Метапласт»
Окончив МТИ, я стал искать работу на лето. Подал два или три заявления в «Белл лэбораториз», несколько раз навестил их. Билл Шокли, с которым я был знаком по лаборатории МТИ, всякий раз проводил меня по помещениям компании, мне там очень понравилось, однако работы я не получил.
У меня имелись письма от моих профессоров, адресованные двум компаниям. Одно – компании «Бош и Ломб»: я, мол, смогу вычерчивать для них ход лучей в линзах; другое – нью-йоркской компании «Электрикал тестинг лабз». В то время никто толком не понимал, что такое физик, рабочих мест для физиков в промышленности не было. Инженеры – это да, но физики – никто не представлял, какой от них может быть прок. Интересно, что очень скоро – после войны – все стало в точности наоборот: всем потребовались физики. Так что дело, которым я занимался, – поиски работы физика в конце Депрессии – было безнадежным.
И тут я повстречался на пляже моего родного города Фар-Рокавей со старым другом, мы с ним вместе росли. Когда нам было по одиннадцать-двенадцать лет, мы вместе ходили в школу, вообще были близкими друзьями. Нас обоих интересовала наука. У него была своя «лаборатория», как и у меня. Мы с ним часто играли и обсуждали всякие вещи.
Мы устраивали для детей нашего квартала магические представления – вся магия была химическая. У друга было хорошее чутье на эффекты, да и мне это занятие нравилось. Фокусы мы показывали на небольшом столике, по двум краям которого у нас пылали бунзеновские горелки. Мы укладывали на горелки стеклышки от часов (плоские стеклянные диски) с нанесенным на них йодом и получали прекрасные фиолетовые пары, поднимавшиеся, пока шли фокусы, столбами. Великолепно! Фокусов мы показывали много, к примеру, превращение «вина» в воду, другие химические изменения цвета. А для финала у нас был припасен трюк, основанный на сделанном нами открытии. Я тайком опускал руки сначала в воду, потом в бензин. А после «случайно» проводил рукой над одной из бунзеновских горелок, и рука вспыхивала. Я хлопал в ладоши – вспыхивала и вторая. (Больно мне не было, поскольку бензин сгорает быстро и вода остается холодной.) Я начинал размахивать руками, метаться из стороны в сторону и вопить: «ГОРИМ! ГОРИМ!» – зрители наши жутко пугались, выскакивали из комнаты, чем представление и завершалось!
Впоследствии я рассказал об этом в колледже ребятам из моего братства, и они сказали:
– Ерунда! Ты не сможешь этого сделать!
(Я часто сталкивался с необходимостью демонстрировать им что-то, во что они не верили, – однажды, например, мы заспорили о том, истекает ли из человека моча только под действием силы тяжести, и мне пришлось показать, что это не так, что мочиться можно и стоя на голове. В другой раз кто-то заявил, что человек, который принимает аспирин и выпивает кока-колу, тут же падает замертво. Я сказал, что, по-моему, это полная чушь, и вызвался выпить и то, и другое. Тут они заспорили о том, следует ли принимать аспирин до кока-колы, после нее или вместе с ней. И я принял подряд шесть таблеток аспирина и выпил три бутылки кока-колы. Сначала аспирин, а следом кока, потом кока, а следом аспирин и наконец аспирин, растворенный в коке. И каждый раз идиоты, верившие в этот бред, обступали меня, желая не упустить момента, когда я грохнусь в обморок. А я так и не грохнулся. Помню, в ту ночь я не очень хорошо спал – пришлось встать и поработать над некоторыми формулами для так называемой функции Римана – Зета.)
– Ладно, – сказал я. – Добудьте мне немного бензина.