Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!

– И с тем, и с другим, – отвечаю я, все еще присматривая себе место.

И вдруг слышу:

– Хе-хе-хе-хе-хе. Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!

Шучу? Почему шучу? Что такого смешного я сказал? И тут до меня доходит, что я ляпнул. Таков был мой первый опыт по части чаепитий.

Позже, освоившись в Принстоне, я начал понимать, что означает это «хе-хе-хе-хе-хе». Собственно, уже покидая то первое чаепитие, я сообразил, что его следует понимать так: «Вы допустили светский промах». Потому что следующее «хе-хе-хе-хе-хе» я услышал от миссис Эйзенхарт, когда кто-то из гостей, прощаясь, поцеловал ей руку.

В другой раз, год, может быть, спустя, я разговаривал на очередном чаепитии с профессором Уилтом, астрономом, разработавшим теорию венерианских облаков. Предполагалось, что они состоят из формальдегида (подумать только, какие вещи нас тогда волновали), и Уилт провел расчеты, посвященные тому, как это вещество выпадает в осадок – ну и так далее. Слушать его было очень интересно. Так вот, разговариваем мы на эту тему, как вдруг ко мне подходит миниатюрная дамочка и сообщает:

– Мистер Фейнман, вас хотела бы видеть миссис Эйзенхарт.

– Хорошо, минутку… – отвечаю я и продолжаю разговор.

Очень скоро дамочка снова возвращается к нам и говорит:

– Мистер Фейнман, вас хотела бы видеть миссис Эйзенхарт.

– Хорошо! Хорошо! – И я направляюсь к разливающей чай миссис Эйзенхарт.

– Вам кофе или чаю, мистер Фейнман?

– Миссис Такая-то сказала, что вы хотели поговорить со мной.

– Хе-хе-хе-хе-хе. Так вам кофе или чаю, мистер Фейнман?

– Чаю, – ответил я. – Спасибо.

Спустя несколько секунд к нам подошли дочь миссис Эйзенхарт и ее однокашник, и нас представили друг другу. Вся идея этого «хе-хе-хе» сводилась к следующему: миссис Эйзенхарт вовсе не собиралась со мной разговаривать, ей нужно было, чтобы я стоял рядом, когда подойдут дочь с приятелем, чтобы им было с кем побеседовать. Вот так там все было устроено. К тому времени я уже знал, как вести себя, услышав «хе-хе-хе-хе-хе». Я не спрашивал: «Что вы хотите сказать этим вашим „хе-хе-хе-хе-хе“?» – понимая, что «хе-хе-хе» означает «промах» и что мне лучше его исправить.

Каждый вечер мы облачались перед ужином в ученые мантии. В первый раз меня это перепугало до смерти, поскольку я терпеть не мог формальностей. Однако вскоре я понял, до чего это удобная штука – мантия. Человек, только что игравший в теннис, мог влететь в свою комнату, схватить мантию и набросить ее на себя. Ни переодеваться, ни душ принимать не нужно. Так что под мантией могли скрываться голые руки, майки, все, что угодно. Более того, существовало правило, согласно которому хоть как-то чистить мантии ни в коем случае не следовало, и потому вы с легкостью отличали первокурсника и от второкурсника, и от третьекурсника – а дальше шли уже полные замарашки! Ни чистить, ни латать мантию не полагалось, так что на первом году люди ходили в мантиях относительно чистых, а на третьем с плеч их свисало что-то вроде изодранного мешка.

Итак, попав в Принстон, я отправился тем же воскресным вечером на чаепитие, а затем, возвратившись в колледж, надел мантию и поужинал. В понедельник же я собирался первым делом пойти посмотреть на циклотрон.

Когда я еще учился в МТИ, там построили новый циклотрон – заглядение, да и только! Сам он занимал одно помещение, а управляли им из другого. Полное торжество инженерной мысли. Упрятанные в кабелепроводы провода шли к нему под полом из зала управления, в котором стоял большой пульт с кнопками и шкалами измерительных приборов. Позолоченный циклотрон, я бы сказал.

Я уже прочитал о циклотронных экспериментах кучу статей, но лишь немногие из них были написаны в МТИ. Может быть, думал я, там еще только начинают. Зато в Корнелле, Беркли и, прежде всего, в Принстоне получили массу результатов. Поэтому мне действительно хотелось, просто не терпелось, увидеть ПРИНСТОНСКИЙ ЦИКЛОТРОН. Та еще, наверное, штука.