Хочу крикнуть и кричу явную глупость:
– Отворите, отворите ей дверь!
Почему ей? Кому ей? Не понятно. Удивляюсь самому себе. Этой непонятности удивляюсь.
И вовсе это не дверь! И с чего это я взял, что стучатся в дверь? Я умудрился попасть в стекло, как муха в янтарь, и там, в стекле, видеть, и слышать, и даже размышлять.
«В стекло и стучат», – подумал и испугался, что оно расколется и мне будет очень и очень больно, словно когда-то уже было так.
Теперь я отчетливо вижу себя, погруженного в стеклянный саркофаг. Вижу свое распластанное тело в нем, иглы, вонзившиеся в руки. Какой-то шланг засунут мне в горло. Рядом стоит машина, и я слышу, как она чавкает: «Пуф-пуф».
Я осторожно дотронулся до стеклянного куба рукой: он был тверд, холоден, непроницаем, как и положено быть стеклу.
«Тук-тук! Тук-тук!»
И тут я вспомнил! Вспомнил огромный, невесть откуда взявшийся КАМАЗ и тысячи минут медленного, неотвратимого наезда на мою машину. Вспомнил, что тогда, именно тогда появилось это стекло, еще мягкое и пластичное, огненно-горячее, сжигающее меня и не способное сжечь. Теперь оно остыло и отвердело вокруг меня.
Он появился откуда-то сбоку и сверху над этим стеклянным кубом, в который было заключено мое тело. Словно перышко в тихую погоду, опущенное из окна высотного здания, сотканный из чего-то белого, бесформенного, но, тем не менее, угадываемого, как тело человеческое. Опустился на стеклянный куб, в котором было «запаяно» мое тело и в котором, странным образом появлялись люди, что-то делали с моим телом. Приходили и уходили.
Я узнал его: это был Ефим и не очень удивился его появлению.
– Вот мы и встретились, – сказал Ефим, и опять я не удивился тому, что сказал он не голосом, а как-то иначе, но я отчетливо его слышал. Слышал, или понимал? Не знаю.
Он постучал ладонью по стеклу куба и полувопросительно, сказал:
– Не пускает?
И опять я не удивился его словам, будто это обычное дело – вот такое стекло, отделяющее меня от собственного тела.
Я смотрел на свое тело без жалости, без сострадания и даже с раздражением, что вот оно держит меня возле себя. Я же хотел туда, где моя жена и мой ребенок, но и это желание было не самым сильным. Сильнее всего мне хотелось взлететь. Похоже, я все это говорил, но так же, как разговаривал со мной Ефим, бессловесно.
– «Вот тебе НАШ знак, – сказал Ефимка, и боль пронзила меня в области поясницы. Мне показалось, что раздался звон бьющегося стекла и отдаляющий голос Ефима:
– Ха-ха-ха! – смех как бы становился все грубее и грубее, пока не перешел с отрывистый собачий лай.
– Я оставляю тебя-я-а-а… ав-ав…ав…
И тут я увидел себя своими глазами и ощутил свое тело. Было страшно больно. Огненно больно!!