– Слушай ты, болтун, не вижу тебя. Заткнулся бы а? – Голос был злобный с надрывом.
– Сам заткнись, ноешь и ноешь. Душу уже вымотал и врачам и санитаркам. Рассказывай, мужик! – откликнулся пациент с соседней кровати.
Адамову расхотелось уже рассказывать, он лег на кровать и ровным тоном, словно о совершенно будничном деле, сказал:
– А у меня жена и сын погибли.
В палате наступила тишина, даже было слышно, как о оконное стекло бьется муха.
– А по мне, если и ты к завтрашнему утру околеешь, так наплевать. – Взвизгнул все тот же. – У меня ногу, может быть, отнимут! Ногу! Что я без ноги? Кто я без ноги?
И уже тихо но все так же злобно:
– Оптимисты мать вашу!
– Язык бы у тебя отняли. – откликнулся тот, что просил рассказать анекдот. – Тебе же ясно профессор сказал, что с ногой все будет хорошо.
И тут, Адамов не только почувствовал, но услышал и увидел, как между им и тем, кто только что говорил, сверкнул огненный шнур и тут же пропал. Как шелест листвы за окном, пронеслось: «Быть посему» И показалось Адамову, что эти слова сказал Ефимка. Озноб прошел по телу, стало холодно, и он полез под одеяло. И тут услышал голос нытика.
– Не надо! – закричал Адамов, но крик его еще более разъярил говорящего.
– Жить хочется? То-то и оно. Девочки там… Вот и орешь. А по мне так… – Он смачно и грубо выругался. – Жена погибла, а он анекдоты рассказывает. На твоем месте волосы на голове рвать нужно, зубами скрежетать, а он анекдотики. Легко живешь, да тяжело помирать будешь.
И опять сверкнула невидимая молния и прошелестело: «Быть посему».
– Какие же Вы сволочи! Нет чтобы человеку доброго пожелать, а вы ему в самое сердце метите! – заступился все тот же.
Адамов поглядел на защитника. Он лежал у распахнутого окна, и смотрел на Адамова, приподнявшись на локте.
– Ты его не слушай, мужик. Он врачей всех извел, да и меня достал.
И опять дважды сверкнула невидимая молния и дважды прошелестело: «Быть посему».
Но на этом сон не кончился. Он продолжился, но по иному: палата предстала ему в цвете, точнее – в цветном освещении от лилово-синего до соломенно-желтого. И голос, которым разговаривал он сам, и голоса тех, кто были в палате, тоже представлялись Адамову как потоки света, пересекающиеся в пространстве и смешивающиеся друг с другом.
И откуда-то из каких-то неведомых глубин, всплыло знание, словно кто-то сказал, опять-таки Ефимкиным голосом: «Ты видишь в цвете эмоциональное поле в этой комнате, желающие тебе зла представлены в темных тонах…»
Голос был, несомненно, Ефимки и удалялся, удалялся, пока совершенно не исчез, словно Ефимка уходит по длинному коридору от Адамова. Адамов всей душой хотел догнать Ефимку, но не мог встать с кровати, хотя все жилочки в теле напряглись и готовы были лопнуть от напряжения.
ebooksa