– Сама себя ты, мама, вылечила, – Адамов не замечал, что сам же себе противоречит. – Иди, нет у тебя никакого рака. Точно.
– Ну, на добром слове спасибо, конечно… – она недоверчиво поглядела на Адамова, и уже с порога сказала:
– Ты бы дома сиднем не сидел, на люди бы появлялся, к нам бы пришел, что ли? С ума ведь сойдешь.
Она ушла, так и не поверив Адамову, полагая, что тот просто хотел морально поддержать её. Вот только выходка с ладонями смущала Зинаиду Фоминичну, как и легкая теплота под ложечкой, внезапно появившаяся и не проходящая.
Адамов не знал, а Зинаида Фоминична не сказала, что уже куплен билет в Томск и в банке взята ссуда под залог квартиры.
Из Томска Зинаида Фоминична вернулась буквально на третий день и, едва обопнулась о порог дома, поехала к Адамову.
– Сема! Сыночек! – вскричала она едва переступив порог. – Прав, прав ты! Нету у меня раку-то! Нету! – она расплакалась на диване. – Я уж смирилась, платье себе шить погребальное надумала… Неужто ты тогда, а?
Как-то в конце февраля к Адамову пришла теща и, сидя за чаем на кухне, повела себя странно: мялась, пыталась начать разговор и не могла. Наконец, осмелилась: «Сема, я, может быть, старая дура, чего-то не понимаю, ты уж меня извини, если глупость скажу. Я так думаю: если Господь дал тебе дар такой – от смертельных болезней излечивать – то грех это, вот так, в себе держать?
Она вопросительно поглядела на Адамова: – Чего молчишь-то?
– А если с той же легкостью и смерть, всаживать в человека, то как?
Зинаида Фоминична замахала на Адамова руками:
– Бог с тобой, какие страшные вещи ты говоришь! У меня волосы дыбом на голове встали!
Адамов мучительно подыскивал слова, чтобы объяснить теще то, что и сам толком не понимал, вернее, понимал, но как-то иначе, не в словах.
– Не я, мама, лечу, не я, а сам человек себя излечивает. Злому, недоброму человеку я не могу помочь, напротив, его убьет мое лечение. А как узнаешь, что за человек перед тобой? Люди – мастера притворяться. А мне такого не дано, чтобы я отличал доброго человека, от злого, недоброго. Одного вылечишь, другого в гроб вгонишь, и все это на моей совести будет. Боюсь я целительством заниматься, да и вообще на людях быть, – вдруг признался Адамов. – Вот ты говоришь: «отчего я сижу сиднем дома» А мне страшно на людях бывать. Страшно! Люди-то вокруг злые ходят!
И вдруг сказал странную фразу, которую и сам не понял:
– Множитель я! Умножающий и горе, и радость.
Будто и не он сказал, не его губы, но его губами.
Возникла напряженная, до звона тишина и каждый прислушивался к этой тишине: ждал её взрыва и боялся его.
Этой вселенской тишиной и окончился бы разговор, но Зинаида Фоминична вдруг прошептала:
– Я на себя возьму грех ошибки.
ebooksa