Янтарный телескоп

Когда он проснулся, весь мокрый от росы и до костей продрогший, ангел стоял рядом. Солнце только-только поднималось и уже позолотило верхушки тростника и болотных растений. Не успел Уилл пошевелиться, как Бальтамос сказал:

– Я решил, что мне надо делать. Я буду находиться при тебе днем и ночью, охотно и с радостью, ради Баруха. Я проведу тебя к Лире, если смогу, а потом вас обоих провожу к лорду Азриэлу. Я прожил тысячи лет и, если меня не убьют, проживу еще много тысяч; но я никогда не встречал такой души, как Барух, – никто не вселял в меня такого горячего желания делать добро, быть добрым. Много раз я оказывался недостойным, но всякое мое прегрешение искупалось его добротой. Теперь его нет, я должен стараться сам. Наверное, я не всегда смогу быть на высоте, но все равно постараюсь.

– Тогда Барух гордился бы тобой, – дрожа, ответил Уилл.

– Полететь мне вперед, посмотреть, куда мы попали?

– Да. Лети высоко и расскажи мне, что там впереди. Похоже, этим болотам не будет конца.

Бальтамос поднялся в воздух. Он не высказал Уиллу всех своих опасений – не хотел его волновать; но он знал, что у ангела Метатрона, Регента, от которого они едва спаслись, лицо Уилла накрепко засело в памяти – и не только лицо, но и все, что способны увидеть ангелы, включая ту часть его существа, которую Лира назвала бы его деймоном. Теперь Метатрон представлял для него большую опасность, и когда-нибудь Бальтамос должен будет сказать ему об этом; но не сейчас. Это слишком трудно. Решив, что он быстрее согреется ходьбой, чем если будет собирать топливо и ждать, пока разгорится костер, Уилл вскинул на спину рюкзак, поплотнее закутался в плащ и двинулся на юг. Тут была тропинка, грязная, изрытая, в колдобинах, – видно, люди когда-то здесь ходили. Но плоский горизонт был так далек со всех сторон, что Уиллу казалось, будто он топчется на месте.

Через какое-то время, когда посветлело, рядом раздался голос Бальтамоса:

– В полудне пути отсюда – широкая река и город с пристанью. Я летел высоко и видел реку на большом протяжении, она течет с юга на север. Если бы устроиться на судно, ты бы двигался быстрее.

– Отлично, – с энтузиазмом отозвался Уилл. – Эта дорожка ведет к городу?

– Она проходит через деревню с церковью, фермами и фруктовыми садами, а дальше – к городу.

– Интересно, на каком языке тут говорят? Надеюсь, меня не посадят в тюрьму, если я не понимаю по-ихнему.

– Я буду твоим деймоном, – сказал Бальтамос, – и буду переводить тебе. Я освоил много человеческих языков; наверняка пойму и тот, на котором здесь говорят.

Уилл пошел дальше. Дорога была трудная и однообразная, но, по крайней мере, он двигался, и каждый шаг приближал его к Лире.

Деревня оказалась захудалой: горстка изб и огороженные выпасы с северными оленями и собаками, залаявшими при его приближении. Из жестяных труб шел дым и низко стлался над драночными крышами. Земля была топкая, нога вязла – по-видимому, здесь недавно было наводнение, и стены до уровня середины дверей хранили следы ила, а поломанные деревянные балки и оторванные листы рифленого железа указывали на места смытых веранд, сараев и других надворных строений.

Но не это было самым странным в деревне. Сперва он подумал, что у него помутилось в голове, и даже раз или два споткнулся: дома стояли не вертикально, а наклонившись на несколько градусов, причем все – в одну сторону. Купол церквушки треснул. Или тут было землетрясение?

Собаки исступленно лаяли, но не осмеливались подойти. Бальтамос, войдя в роль деймона, принял вид большого белого косматого пса с черными глазами и, завернув хвост кренделем, рычал так свирепо, что настоящие собаки держались поодаль. Они были тощие и облезлые, а олени тоже в каких-то колтунах и вялые.

Уилл остановился посреди деревеньки и стал оглядываться, не зная, куда идти дальше. Пока он стоял, появились несколько мужчин, тоже остановились и уставились на него. Это были первые люди, которых он увидел в мире Лиры. Одеты они были в тяжелые меховые шубы, грязные сапоги, меховые шапки и глядели недружелюбно.

Белый пес превратился в воробья и сел на плечо Уилла. Местные и глазом не моргнули: у всех тут, понял Уилл, есть деймоны, по большей части собаки – такой уж это мир. Бальтамос у него на плече шепнул:

– Иди вперед. Не смотри им в глаза. Опусти голову. Так будет вежливо.

Уилл пошел дальше. Он умел вести себя незаметно; это был его главный талант, и, пока он шел к ним, люди потеряли к нему всякий интерес. Но потом открылась дверь самого большого дома на дороге, и человек что-то громко сказал. Бальтамос шепнул: