— Эта карга? Да она прикарманит деньги и сдаст тебя этому ублюдку!
— Есть идеи получше?
Сёстры уставились друг на друга. Вера отвела взгляд первой и спрятал лицо в ладонях:
— Ты хочешь написать ему? Серьёзно? Ему⁈
Лера обессиленно закрыла глаза и пробормотала:
— Он не убил нас в поезде. Может быть, пожалеет и в этот раз.
В дверь настойчиво стучат. Нет времени даже полностью раздеться — с каждой секундой стук становится громче, и уже скоро дверь дрожит и едва не вылетает из петель. Я спешно снимаю штаны и запихиваю их ногой под кровать, взлохмачиваю волосы, закутываюсь в плед и напускаю на себя сонный, слегка чумной вид. Я распахиваю дверь, и занесённый для стука кулак зависает перед моим носом. На моём пороге стоят директор и Лысая, за их спинами переминаются с ноги на ногу старшекурсники, которые избили императорского сына в душевых. Видимо, я слегка переборщил с ментальным вмешательством, потому что время от времени они то кукарекали, то хрюкали.
— Марк Ломоносов, где вы были прошлой ночью? — строго спросила Лысая и почему-то с удивлением уставилась на дверь. Кажется, даже провела пальцем по дверному косяку.
— В своей комнате, спал, — я сладко потянулся и зевнул.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
— Эх, если бы… — с грустью протянул я. — Только вот Устав Академии запрещает водить в общежитие девушек. Да ещё и комендантский час!
— Эти молодые люди, — Виктор Викторович кивнул на старшекурсников, — говорят, что вы как раз-таки самым наглым образом нарушили комендантский час, избили их и заколдовали, убедив их, что они — животные.
— Странно, — я с недоумением почесал затылок, стараясь не переигрывать. — Не помню ничего подобного. Но, может быть, эти молодые люди напомнят, где мы с ними встретились? Неужели я пробрался в их спальни?
— Мы… — проблеял один из старшекурсников и заткнулся. Они испуганно переглянулись, в их глазах загорелось осознание. Травить втихаря императорского сына — это одно дело. Совершенно другое — если вся правда выльется наружу. Александр Стахович, конечно, жаловаться не будет — гордость не позволит. В его характере, скорее, молча стерпеть, а потом выловить обидчиков по одному и начистить им рожи. А вот я — тёмная лошадка.
Так-то я много не потеряю, если во всём признаюсь: ну подумаешь, решил прогуляться, увидел, как толпой избивают одного человека, вступился и навалял негодяям. Хорошее перевешивает плохое. А вот со старшаками разговор будет коротким. Они сразу об этом не подумали, нажаловались сгоряча, а вот сейчас поняли, как оплошали. Правда, они не знают, что в моих интересах тоже умолчать обо всём. Причина проста — не хочу наживать врага в лице Александра Стаховича. Он хоть и высокомерный засранец, но чувствуется в нём внутренний стержень.
— Что — вы⁈ — с раздражением переспросила Лысая.
— Да вот сейчас мне кажется, что я ошибся… — промычал один из старшекурсников.
— Темно было, — подтвердил второй.
— Ага, вот смотрю на Ломоносова, и кажется мне, что это вроде бы был не Ломоносов… — активно закивал третий.
— Вы издеваетесь⁈ — не сдержавшись, закричала Лысая. Виктор Викторович положил ей ладонь на плечо, и она замолчала, тяжело дыша. Её лысина бешено сверкала под тусклой лампой. — Вы хотите сказать, что оклеветали Марка Ломоносова, но в последний момент струсили, испугались мести и признаётесь во лжи?