Колесо страха

22
18
20
22
24
26
28
30

Во мне нарастало странное оцепенение, чувство отстранения, словно часть моего сознания, самая главная часть, наблюдала со стороны за происходящим на сцене, где другая часть меня играла чью-то роль. И эта другая часть меня в точности знала, что делать. Двое слуг в белых одеяниях вручили мне охапку хвороста, связку листьев и две черных чаши: одну с какими-то желтыми кристаллами, другую – с комковатым веществом, похожим на смолу. Я сложил из хвороста костер на почерневшем алтаре, как предписывал древний ритуал… ибо я хорошо помнил, как жрецы Иса разводили такой костер перед Алькаразом в Карнаке.

Я поджег хворост, и сухие ветки вспыхнули, когда я посыпал их листьями, и кристаллами, и комьями смолы. Над костром взвился дым, источающий странный запах, клубы дыма изогнулись и потянулись к пирамиде, будто их подхватил сильный ветер.

Ко мне подошла Дахут. За ней следовала женщина с ребенком на руках. Дахут забрала у нее дитя – та не сопротивлялась – и поднесла ребенка к низкому алтарю. Сквозь клубы дыма я разглядел блеск золотого серпа, и тогда де Керадель забрал у меня черную чашу и кувшин. Он поставил их в основании низкого камня, а потом передал мне – уже наполненными.

Я сунул пальцы в чашу и окропил порог пирамиды. Взял кувшин и вылил его содержимое перед входом. Затем я вернулся к огненному алтарю и подбросил ветки в огонь. Мои руки были красными, красными…

Де Керадель уже стоял у низкого алтаря. Он поднял над головой крошечное тельце и швырнул в крипту. Дахут стояла рядом с ним, недвижимая, золотой серп вздернут к небу – только он уже не казался золотым. Он был багровым. Как мои руки.

Дым священного огня кружил, кружил над нами.

Де Керадель что-то крикнул – и молитва оборвалась. Из рядов жертв вышел какой-то мужчина – глаза широко распахнуты, не мигают, лицо застыло.

Де Керадель схватил его за плечи, и тут же двое слуг набросились на жертву, сорвали с него одежду, уложили на гранитную плиту. Его голова запрокинулась – грудь лежала на возвышении. Де Керадель нажал на какие-то точки на его теле – на шее, над сердцем, на бедре. Тело жертвы обмякло… и де Керадель ударил черной булавой по обнаженной груди. Раз, другой, третий… Вначале он бил медленно, потом все быстрее и быстрее… следуя предписанному древним ритуалом ритму.

Мужчина на алтаре завопил в предсмертной муке. Словно подпитываясь его болью, гнилостные огоньки вспыхнули ярче, пульсируя. Крик оборвался – я знал, что де Керадель надавил мужчине на горло. Агония жертвы должна проходить в тишине, так она наиболее мучительна – и потому лучше всего подходит Собирателю.

Булава обрушилась на грудь жертвы в последнем ударе, дробя ребра и сминая сердце. Дым от костра тянулся в пирамиду. Де Керадель стащил тело с алтаря, поднял над головой, швырнул в крипту… А сразу вслед за этой жертвой в пирамиду полетело и другое тело. Его бросила Дахут! С ее рук стекала кровь – как и с моих.

В пирамиде поднялось жужжание, точно в крипте взлетела вверх сотня трупных мух. Туман над храмом почернел, бесформенная тень проступила в этом тумане, тень, которой не было места в пространстве. Она сделала туман еще чернее, нависла над пирамидой. И в то же время я знал, что эта тень – часть того Нечто, которое протянулось до края Галактики, Нечто, для которого наш мир – лишь песчинка, наше Солнце – лишь искра. До края Галактики – и дальше, дальше, по всей Вселенной, за грань самого пространства.

Оно раскинулось над пирамидой, но не вошло в нее.

И вновь золотой серп сверкнул в руке Дахут, и вновь де Керадель наполнил чашу и кувшин и передал их мне. И вновь я молча прошел в клубах дыма от костра на алтаре, сунул пальцы в чашу и окропил порог пирамиды, вылив алое содержимое кувшина перед входом.

Де Керадель вскинул черную булаву и опять издал тот же вопль. Из рядов жертв вышла женщина, старуха – морщинистая, дрожащая. Аколиты де Кераделя раздели ее и бросили на камень… Черная булава обрушилась на ее обвисшую грудь… снова… и снова…

Ее тело полетело в крипту пирамиды, а к де Кераделю уже подходили новые жертвы… Он убивал их черной булавой – покрытой алой кровью. Убивал – а тела сбрасывал в пирамиду.

Тени, объявшей храм, уже не было, она просочилась сквозь камни, но ее вкрапления еще виднелись в тумане, черной колонной протянувшемся к небесам прямо над пирамидой.

В крипте сгустилась тьма. Дым от костра на алтаре больше не скрывал Дахут, де Кераделя и меня, он сразу исчезал в крипте.

Жужжание оборвалось, воцарилась тишина – тишина пространств до рождения солнц. Движение прекратилось, даже сотканные из тумана призраки застыли. Но я чувствовал, что бесформенная тьма в пирамиде сознает мое присутствие, тысячи ее глаз взирают на меня. Я чувствовал ее сознание, исполненное жестокости более изощренной, чем даже человеческая. Оно тянулось ко мне сотнями крошечных щупалец… точно бабочки дотрагивались до меня усиками, ощупывая, познавая.

Но я не испытывал страха.

В пирамиде вновь началось жужжание, оно поднималось над храмом – все выше и выше, пока не превратилось в слабый далекий шепот.