Услышав эти имена, Офелия даже бровью не повела. Все ее чувства внезапно куда-то улетучились. Ей казалось, что она смотрит на происходящее со стороны. Вот она видит Дзен, которая с трудом сдерживает возглас радости. Вот аплодирует вместе с остальными. Следит, как Дзен смущенно поднимается на эстраду рядом с Октавио.
Серьезная и трудолюбивая, Дзен на протяжении многих месяцев без устали оттачивала свое семейное свойство. Ее способность уменьшать и увеличивать непрочные документы, не повреждая их, разумеется, позволит Мемориалу улучшить хранение и оборот информации.
Она честно заслужила новый галун.
Но тогда почему Офелия не могла смириться со своим поражением? Почему злорадная улыбка, притаившаяся в уголках рта стоявшей на эстраде Леди Септимы, приводила ее в ярость?
Потому что Дзен не обладала характером настоящей предвестницы. Она не отличалась любознательностью. Не считала нужным докапываться до истины. Но главное, ей эта степень была нужна гораздо меньше, чем Офелии.
Неприятно удивившись собственным рассуждениям, девушка тотчас спросила себя: «А что я о ней знаю? Мы ведь никогда толком даже не разговаривали».
Ей стало стыдно, что она невольно заразилась духом соперничества, заставлявшим студентов ненавидеть друг друга. Если изолярий помог ей повзрослеть, то не для того же, чтобы она превратилась в интриганку! Теперь Офелия даже порадовалась, что Торн не присутствует на церемонии и не сможет догадаться о посетивших ее дурных мыслях.
И она искренне зааплодировала Дзен. Надо уметь проигрывать. Впереди будущее с его бесконечными возможностями, только выбирай…
– Поздравляем наших новых виртуозов! – отчеканили в микрофон Генеалогисты, раздав последние галуны. – Остальные, возможно, сменят свою прекрасную форму на другой костюм, но «Дружная Семья» все равно навсегда останется частью вашей личности. Заставить уметь и уметь заставить! Знание служит миру и прогрессу!
Прижав к груди кулаки, все как один запели гимн Вавилона. Затем началось медленное шествие провалившихся курсантов: им предстояло сложить свои знаки отличия к ногам Елены и Поллукса. Офелия двигалась в общем потоке. Поднявшись по ступеням на эстраду и приблизившись к широченному платью Елены, она преклонила перед ней колени, чтобы отцепить от сапог серебряные крылышки.
– Благодарю, – произнесла Офелия.
Из всех Духов Семей, которых ей довелось увидеть, никто не внушал ей такого уважения, как эта уродливая великанша. Офелии хотелось поймать ее прощальный взгляд, пусть даже сквозь толстые стекла оптического устройства. Однако когда крылышки Офелии звякнули, упав на кучу прочих знаков отличия, Елена осталась холодной как мрамор.
Леди Септима притворилась, будто не видит Офелию. Но искра, блеснувшая в щелочках ее глаз, свидетельствовала о том, что наставница ликует. Офелия не стала ее благодарить.
Генеалогисты уже перестали интересоваться происходящим на эстраде. Убрав микрофон, они о чем-то беззвучно беседовали, почти соприкасаясь губами. Вид их золотистых лиц завораживал. Неизвестно, сравнялись ли они с Богом, но они уже несли в себе заряд бессмертия.
– Курсант Евлалия!
Обернувшись, Офелия увидела Октавио; он ожидал ее у подножия лестницы. Она не сразу его услышала: вокруг все еще пели поистине бесконечный Семейный гимн Вавилона.
– Я больше не курсант.
– Прости. Это я по привычке.
Он выглядел таким замученным, что Офелия с сочувствием посмотрела на него и сказала:
– Мои поздравления. Ты это заслужил.