Майкл почувствовал, что Франциска беззвучно призывает его посмотреть на нее, желая передать некое сообщение, но он не выполнил этот немой указ. Он стоял прямо, руки его были расслаблены и готовы к чему бы то ни было.
— Непорядок, — пробормотал Снеговик. Его взгляд обратился к Майклу, но в его взгляде не было той ярости, которую подставной майор Йегер ожидал там увидеть. — Майор, я могу сделать вывод, что вы либо сошли с ума, либо по уши влюблены. Так в чем же причина вашего поведения?
— В том, что я не хотел наблюдать, как женщину запугивают и тащат куда-то против воли.
—
— Нет, — был ответ. Насколько он мог судить, от Франциски не последовало никакой реакции на это слово.
— А были когда-нибудь? Дети есть?
Майкл вспомнил о своей жизни в белом дворце, в стае Виктора, но сейчас это казалось таким далеким, словно было и вовсе в другой жизни, поэтому он сохранил молчание.
— Нам нужно поговорить, майор. О важности обязанностей. Я предлагаю нам сейчас отыскать какую-нибудь тихую комнату. Слушайте! — Риттенкретт обратился к зевакам, многие из которых, надо полагать, знали о его положении в Гестапо и искренне сожалели, что оказались свидетелями этого события. — Заявляю, что это было досадное недоразумение, но все в порядке. Поверьте мне, — последнее он добавил для особенно напряженных и недоверчивых свидетелей.
Майкл, Франциска, Риттенкретт и двое помощников прошли через дверь и двинулись вдоль по коридору. Риттенкретт вел всех в комнату с плиткой шахматной расцветки и с несколькими мягкими стульями, расположенными полукругом вокруг огромного камина, который, правда, не растопили. На высоком потолке висела крупная люстра с декоративными светильниками, выполненными в форме факелов, которыми запросто могла вооружиться деревенская толпа, идущая линчевать ведьму.
Риттенкретт запер дверь изнутри. Здесь шум вечеринки был совершенно неслышен. Тишина нарушалась лишь тиканьем дедушкиных часов в углу.
Росс замер у двери. Зигмунд беспокойно расхаживал по комнате, возможно, прикидывая в голове стоимость каждого находившегося здесь предмета обихода. Риттенкретт складывал свой носовой платок на все меньшие и меньшие квадраты.
— Я предполагаю, — начал он, заглушая своим голосом тиканье часов, — Что ты вытрахал ей все мозги. Должно быть, так и есть, потому что за последнее время она страшно поглупела. Она должна была встретиться со мной в этот вечер ровно в шесть-тридцать в штаб-квартире, но где она была? С тобой, я угадал? Во второй половине дня она пропустила еще одну важную встречу. Ты знаешь, почему? Потому что она позвонила моему секретарю и сообщила, что ей нужно было отлучиться
— Я сожалею, что не явилась лично, — заговорила Франциска, и голос ее был твердым и ясным, а сожаления в нем не было ни на йоту. — Но я отправила тебе все мои заметки, Аксель.
— О, да, твои
— Нет.
— Хорошо, потому что это не твоя забота. У тебя есть свое поле боя на этой войне, где ты должен сражаться. Я, полагаю, что этим ты и занимаешься. Когда тебя снова отправляют на фронт?
— Это может случиться в любой день, — осторожно произнес Майкл, понимая, что вступает на опасную почву. Ему вовсе не хотелось, чтобы Снеговик устраивал ему допрос с пристрастием. — Я готов отправиться хоть сегодня вечером, если это будет необходимо.
— В самом деле? — Риттенкретт выпустил в его сторону очередное дымовое кольцо, которое подлетело к его голове призрачной петлей и разорвалось лишь в последнюю секунду. Он позволил своему вопросу повиснуть в воздухе и принялся мерить шагами комнату. Его белые ботинки гулко стучали по полированному полу. — Видишь ли, майор, — Риттенкретт резко замер с сигариллой в зубах. — Проблема исключительно в том, что Франциска пренебрегает некоторыми своими обязанностями, чтобы проводить с тобой время. Меня не волнует то, что ты ее трахаешь. Я сам ее трахал. Если хочешь знать, у нее целый шкаф трофеев: всяких любовных писем и подарков от мужчин, которые ее трахали. Думаю, среди этих трофеев можно даже найти отличительные знаки бойскаутов, если хорошо поискать. Я хочу сказать, что именно
Майкл, впрочем, был бы не удивлен, если б у него после столь бурных ночей и впрямь все атрофировалось.
— Она — идеальная упаковка, — продолжал Риттенкретт, выпуская дымовые кольца. — Впрочем, как фотограф она тоже не так уж плоха. Работая в «Сигнале», она может пройти в любую дверь, в какую только захочет, что делает ее еще более ценным сотрудником, — его взгляд обратился к Франциске. — Но мне