Лесной Охотник

Но Майкл Галлатин — нагой, слабый и истекающий кровью — сидел на заднем сидении такого седана между Зигмундом и Россом и никак не мог повлиять на свою судьбу.

Силы оставили его, он израсходовал их все. Он просто больше не хотел жить.

Можно ли считать самоубийством то, что ты позволишь кому-то другому убить тебя? Если ты просто будешь лежать, не сопротивляясь, пока тебя будут потрошить на куски? Волк внутри Майкла ничего не говорил в ответ на этот вопрос.

Они двигались по улицам, преодолевая снег и ветер. Две машины друг за другом свернули на Принц-Альбрехт-Штрассе. Их по-кошачьему желтые фары осветили пятиэтажное готическое здание из старого кирпича ниже по улице примерно в… а кто знает, как далеко? Сквозь окна невозможно было ничего разглядеть, однако было ясно, что место, в которое они направляются, никогда не спит.

Машины проехали через черные ворота, мимо электрических ламп, стоявших по обе стороны входной арки, и скользнули к своей остановке позади здания. Майкла выволокли наружу, «Люггер» Росса грозно уперся ему в ребра. Он знал, что если начнет бороться, то получит не удар в бок — вместо того его снова ударят по голове, разобьют лицо или, в худшем случае, расстреляют прямо здесь на площади, но не нанесут ни одного выстрела, который бы принес быструю смерть, они будут стрелять по рукам и коленям, надеясь, что их жертва будет умирать долго и мучительно.

Он не хотел бороться: на это ушло бы слишком много бесполезных усилий.

Зигмунд нажал утопленную в стену кнопку рядом с дверью, и через несколько секунд дверь уже закрылась изнутри. Под конвоем шести сильных человек, рассредоточившихся по обе руки от бледного и хромого пленника, Майкл был проведен по коридору. Вскоре впереди показался стол с телефоном и картотекой, за которым сидел солдат, не выразивший ни малейшего удивления появлением нагого узника. Следом располагалась еще одна дверь. Майкла наполовину толкнули наполовину пронесли через нее, и он оказался в коридоре с бледно-зелеными стенами и холодными фонарями, распространявшими по потолку холодный свет. Вдоль длинного, нагоняющего страх, коридора располагалось множество дверей, и в дальнем конце маячило высокое широкое окно, через которое пробивался свет. Миновав примерно половину пути, конвоиры потащили Майкла по большой дубовой лестнице вниз. Как только ноги пленника подогнулись, его подхватило два человека — они сработали так слаженно, что даже не снизили темп спуска. Так, наклоняя пленника влево, вправо и вперед, в соответствии с поворотами лестницы, конвоиры миновали несколько пролетов и дверей, очутившись, наконец, в коридоре, где стену освещали голые лампочки. До Майкла донесся стойкий, застарелый запах человеческого пота и страха… Впрочем, может, и не настолько застарелый.

— Пошевеливайся! — скомандовал голос позади него. Дубинка Зигмунда с силой ткнула его в затылок, заставив яркие звездочки заплясать у него перед глазами. Пленника подвели к основанию лестницы. Послышался веселый перезвон ключей, напомнивший звук колокольчиков. Замок щелкнул.

Когда дверь открылась, Майкла снова толкнули и потянули внутрь. В своем полубессознательном состоянии он разглядел комнату с бревенчатым потолком и каменными стенами, последи которой на проводе свисала одинокая лампочка. На полу плясали тени, часть комнаты не освещалась. По кругу были расставлены стулья. Также в комнате находилась некая машина с шарнирами, свернутым кабелем и огромным щипковым зажимом. На другом устройстве, похоже, был закреплен переносной бак с водой на одном конце, а на втором находился некий инструмент, напоминавший пекарский пинцет, и Майкл сомневался, что его использовали для заморозки тортов ко дню рождения.

Он слышал, как закрылась дверь позади него. Затвор был задвинут со злобным металлическим лязгом, запросто могущим заставить любого пленника начать плакать и стенать в ту же секунду. Здесь не было окон. В воздухе пахло уксусом и острой горечью химического дезинифицирующего средства.

И страхом. Непрекращающимся, зловонным страхом.

Майкла потянули вперед, люди вокруг двигались быстро.

Машины в помещении были пройдены, уступив место неким средневековым атрибутам. Красные угли светились в жаровне, на которой докрасна разогревалась кочерга, а рядом стояло одно из древнейших пыточных орудий — прямоугольная деревянная стойка, на которой крепились ролики и веревки… этот пыточный агрегат назывался дыбой.

При одном взгляде на это что-то внутри Майкла Галлатина зашевелилось и прорычало собственному нутру сигнал к сопротивлению… но это был просто рык, за которым ничего не последовало. Он не собирался сопротивляться. Он больше не мог изменять плоть и покрываться шерстью — его дух утратил силы на это. Все было кончено, и Майкл Галлатин готов был умереть.

Но его похитители этого не знали.

— Росс, — командным голосом обратился Снеговик.

Пока Майкла держали, Росс бил его. Кулаки в черных перчатках нещадно врезались в ребра, плечи, челюсть, нос и скулы. Ноги окончательно предали Майкла, и он провалился в темноту.

Он знал, что лежит на спине, а его запястья и лодыжки связаны веревками. Он слышал треск пыточного орудия: ролики громыхали, веревки напрягались, и давление в руках и ногах начинало нарастать.

В лицо вдруг плеснули теплой жидкостью. Майкл несколько раз сплюнул. Его опухшие глаза, открывшись, больше походили на мелкие щели. Он почувствовал запах и понял, что в него плеснули мочой, причем, принадлежавшей нескольким мужчинам.

Заставив кровавую маску, коей теперь стало его лицо, напрячься и открыть глаза чуть шире, он попытался отыскать Зигмунда среди теней. Бухгалтер держал ведро в одной руке, а другой рукой застегивал брюки. Росс тоже застегивался, хоть и не так спешно — похоже, ему доставляло удовольствие хвастать размерами своего огромного члена перед остальными собравшимися и вызывать у них зависть.