Соловьев медленно кивнул, потом призадумался:
— Вы пробовали есть постсолярис, а не солярис?
— Эм… Вы о чем вообще? Постсолярис же образуется только в момент, когда маг кастует заклинание. Как я его съем?
— Не совсем так, князь. Вам повезло, я как раз лет пятьдесят назад перед тем, как уйти в стазис, проводил исследование…
Соловьев кликнул своего слугу и приказал что-то на латыни. Видимо, философ в принципе предпочитал этот язык русскому.
Через минуту слуга притащил колбу, старую и пыльную, но внутри колбы помещалось человеческое сердце, искрившееся серо-серебристыми магическими сполохами…
— Сердце Страшего клана Рыбкиных, — доложил мне Соловьев, — Их прошлого Старшего, он умер пятьдесят лет назад. Но завещал мне свое сердце в дар для исследований. К счастью, у меня за пятьдесят лет так и не нашлось времени провести один эксперимент, который я хотел поставить над сердцем магократа… Так что это сердце осталось неиспользованным.
Это сердце законсервировано, князь. Видите магию вокруг него? Это постсолярис. Дело в том, что он выделяется не только в момент каста заклинания, но и в течение примерно минуты после смерти магократа. Когда душа мага покидает тело, это ведь тоже своего рода заклинание — переход от жизни к смерти. И если законсервировать сердце мага сразу после его смерти — то этот постсолярис можно сохранить.
В промышленности он не используется, как вы наверняка знаете, вся наша энергетика основана именно на солярисе из сердец мертвых магов, а не на постсолярисе. Но вам стоит попробовать…
— Ага, спасибо, но я уже жрал трупную ауру, — отказался я, — И чуть не отправился на тот свет…
— Трупная аура — это другое. Это уже некромагия, магический перегной. Очень грубая почти телесная материя. Мертвый солярис. А я предлагаю вам постсолярис. Он живой. Попробуйте, говорю. Доверьтесь мне.
Соловьев сунул мне склянку с сердцем несчастного Рыбкина.
— Открывайте и сразу впитывайте, — посоветовал Соловьев, — Без консервации постсолярис проживет всего пару секунд. Это очень легкая и тонкая материя.
— Ну хорошо…
Я дал волю своему ГОЛОДУ, а потом решительно вскрыл склянку.
Серо-серебристая аура Рыбкина тут же метнулась в район моего сердца — одной резкой яркой вспышкой. И всё.
Сердце в банке тут же обратилось в прах.
— Ничего не чувствую… — начал было я, но тут же поправился, — Вот, блин. Ни фига себе.
Меня накрыло, как тогда, когда я вырывал сердце из ублюдка Дубравина. Но накрыло мягко и всего на мгновение. А потом мой ГОЛОД вдруг ослаб. Сразу и резко. Почти до нуля.
Я ощущал сейчас нечто вроде умиротворения. Никакой эйфории, никакого бешеного восторга. Просто чувство радости, что ГОЛОД ушёл. Анестезия.
ebooksa