Не оглядываясь

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что с того, сударыня, – говорю, – я сам по себе, вы сама по себе. Ладно, – говорю, – не оставлю вас. Только вот куда нам деваться? Ведь не выберешься уже, вон они в ворота въезжают – трубы трубят, псы лают.

– Ах! – стонет она, хватает меня за руку и куда-то тащит. – В башню надо. Вот туда, наверх, по винтовой лестнице!

– Ну и что, госпожа моя? Заберемся мы в башню… Он же нас оттуда выкурит по всем правилам фортификационной науки.

– Ничего ты не понимаешь в фортификации, дурень! Я заберусь на самый верх, буду платочком махать, будет рыцарь проезжать полем, белой дорогой, увидит, приедет, сразится с маркизом, спасет!

– А я тут при чем?

– А ты будешь лестницу от маркиза оборонять, – она уже пришла в себя, охорашивается и платье разглаживает – видимо, представляет, как будет шевалье ее спасать по всем правилам фортификации. – Лестница узкая, винтовая. Там в одиночку целому отряду противостоять можно. У того, кто сверху, явное преимущество при обороне.

– Эх, сударыня, – говорю, – во что ты меня втравила!

Снял со стены алебарду и побежал с ней наверх. Пока бежал, аж упрел весь.

Внизу слышу топот, хлопанье дверей, грохот… И такой, полный ярости и боли, вопль. Нашел-таки маркиз открытую каморку.

Госпожа на балкончик вспрыгнула, платочком машет.

Вот ведь беда какая, вы понимаете, маркиза эта на самом деле хуже травы-белены. Дурная баба, так и норовит с кем попало на лужайке поваляться, в голове только платья да украшения, да еще мужчины. А маркиз этот синебородый на все глаза закрывал, и наряды ей парижские дарил, и что там еще, и попонку на лошадку, ладно, бог с ней, с попонкой, но ведь и колье с рубинчиком, и ключи, и всему она полная хозяйка была, и вообще неплохой маркиз, ежели честно, строгий, но справедливый. Одно только от дуры-бабы требовалось – каморку не открывать. Не открыла бы, так и прожили бы всю жизнь в мире и согласии, вот ведь какая петрушка получается.

Слышу, по винтовой лестнице топот и лязг. Идет грозный синебородый господин вешать свою госпожу на крюк в кладовку, где уже семь таких висит. Или восемь.

Госпожа на каменном парапете так и скачет, платочком размахивает.

– Едет рыцарь?

– Нет. Никак не едет.

– Тогда, – говорю, – что ж.

И встал поперек лестницы, алебарду на изготовку.

Грозный маркиз бежит, пыхтит.

Увидел меня.

– А это кто еще такой? – спрашивает.