– Знаю, – эхом откликается мать, – само так получилось.
Мысли ее заняты чем-то другим. Потом она решительно говорит:
– Иди в хату. И дверь заложи. И носа на двор не кажи, поняла?
– Поняла, матуся. А что…
Та коротко махнула рукой, показывая Ганке, чтоб та заткнулась.
– И Василя никуда не пускай. И меньших. Даже на двор не пускай. Ясно?
– Ясно… А что…
Мать, отстранив ее, сняла с гвоздя кунтуш, торопливо натянула его и накинула на голову платок.
– Ты куда, матуся?
– До отца Маркиана, – мать вздохнула, – куда ж еще?
– Так что, выходит, есть тролли?
– Есть, есть, – мать протиснулась мимо Ганки, кисть платка мазнула Ганку по лицу, – как не быть.
И уже у двери, так что Ганка едва разобрала:
– Обещал вернуться, вот и вернулся… ох ты, боже ж ты мой…
Ганка отбежала к окошку: мать торопливо бежала в сторону крытой гонтом церкви, углы платка и черные косы, казалось, летят за спиной сами по себе.
– Что там такое, коза?
Ганка вздрогнула.
Роман не спал, он приподнялся на постели и морщился, потому что холстина прилипла к обожженной спине, и он пытался отодрать ее, осторожно шевеля плечами.
– Так… матуся пошла до отца Маркиана.
– Зачем?