Великие мистики, как они есть

5

Не знаю, как обстоят дела в мире, но в России Гурджиева очень любят. Разумеется, что я говорю в данном случае о среде духовных искателей. Понятно, что кого-то привлекает сила его личности, а кого-то – оригинальность идей, но не в последнюю очередь интерес и приязненное отношение к Гурджиеву вызывает тот факт, что он курил и употреблял немало алкоголя. На фоне требований индуистов о тотальном воздержании от всего Гурджиев выглядит человеком, которому «все дозволено», но при этом демонстрирует высочайший уровень личного бытия, осознанности и прочего, что положено иметь в себе тем, кто пришел к самореализации.

Далеко не каждому по душе путь к Богу, на котором запрещается есть мясо, заниматься сексом и употреблять алкоголь. Гурджиев не только не запрещал ученикам пить водку, но сам устраивал ужины, на которых алкоголь был важной частью ритуального действия. Говорят, что он мог много выпить, практически не пьянея, и это тоже стало частью легенды, описывающей Гурджиева как сверхчеловека. Поэтому многие искатели, вдохновленные образом поведения Гурджиева, позволяют себе много пить в надежде, что их духовный путь нисколько от этого не пострадает. Как ученики Ошо выбрали «делай, что хочешь» из послания, звучавшего: «Будь осознанным и делай, что хочешь», так и последователи Гурджиева берут из него то, что им нравится. А поскольку в России могут и умеют пить, то и искателям нашим хочется приблизиться к образу сверхчеловека через алкоголь. То есть внести измерение духовной работы в свое пьянство. Не буду говорить, что это невозможно, но скажу, что не нужно пытаться подражать состоянию человека, который прошел через самые разные практики, через дисциплину и самоограничение, достигнув уровня, на котором уже мог позволить себе жить так, как требовало его естество. Или так, как требовала его Работа и миссия. Подражая внешнему поведению мистика, вы никогда им не станете, но подражание такого рода мы видим сплошь и рядом. На деле оно никуда не ведет, но питает эго, а в случае с подражанием Гурджиеву еще и позволяет «тренировать сознание», злоупотребляя алкоголем.

Когда Ошо жил в Пуне, кондиционер в его комнате был настроен на поддержание температуры не выше двенадцати градусов по Цельсию. В парижской квартире Гурджиева всегда было жарко натоплено. Оба они выросли в теплых странах, но Ошо продолжал жить в Индии, а Гурджиев перебрался в более холодные края, где его природе, возможно, не хватало тепла. И алкоголь был средством добавлять его тоже. Хотя это всего лишь одно из возможных объяснений его пристрастия к арманьяку, и можно дать еще несколько, но я не вижу смысла углубляться в данный вопрос. Все равно каждый видит то, что может или хочет увидеть. Часто бывает так, что тот, кто стремится к осознанности и держит себя в некотором усилии и борьбе с собственной бессознательностью, может увидеть в поведении осознанного человека, в его расслабленности, какие-то признаки неосознанности. Когда мы видим только внешнее, ошибиться в оценке совсем не трудно. Но эго стоит на сравнении себя с другими и осуждении других, так что мистиков меряют общим мерилом, находя в них то, что хочется найти.

6

Отношения с учениками и вообще поведение Гурджиева является одной из главных загадок, над которой бьются те, кто пытается его понять. Про ситуации трения, которые он создавал для своих учеников, написано много, и вроде бы тут все более-менее понятно. Он бывал с ними груб, мог довольно жестко их высмеивать, мог создавать трудные условия в их работе и вообще давать невыполнимые, на первый взгляд, задания. Он умел создавать трудности для тех, кто находился с ним рядом, и их терпение и принятие происходящего нередко подвергались серьезной проверке на прочность. В качестве создания ситуации, в которой ученик смог бы работать над уровнем своего бытия, над отстраненным осознаванием своих реакций, такие методы можно было понять и как-то с ними смириться или даже к ним привыкнуть.

Во всех воспоминаниях их авторы отмечают, что в результате общения с Гурджиевым или обучения у него их уровень бытия безусловно вырос. То есть Мастером Гурджиев был вполне компетентным. Демонстрации танцев, которые он устраивал для публики, производили на нее весьма сильное впечатление, и не в последнюю очередь именно потому, какую степень владения собой показывали его ученики. Однако цель, которую он преследовал в работе с ними, так и осталась неясной, потому что многих способных и преданных учеников он попросту выгонял или отстранял от себя.

Сам Гурджиев писал, что его целью в работе с людьми является продолжение исследований психологии и природы людей. В таком случае все его «институты гармонического развития человека» должны были преследовать именно эту цель – то есть Гурджиев ставил эксперименты, проверял на учениках воздействие тех или иных практик и искал доказательства некоторым своим теориям. Я думаю, что так оно и было, но только отчасти. Понятно, что можно было городить огород из ошарашивающих общество идей тоже только ради того, чтобы увидеть его реакцию. Но реакция эта, увы, во все времена одна и та же, и исследовать тут решительно нечего. Нечего особенно было исследовать и в психологии человека, ибо Гурджиев разбирался в ней прекрасно уже тогда, когда только-только приступил к учительствованию. Что касается экспериментов, то на них приходится идти каждому Мастеру, чтобы найти оптимальный метод работы с людьми в данное время, в данном месте. Какие-то вещи всегда приходится открывать заново, потому что состояние умов людей и их общего бытия диктует выбор методов обучения, а также взаимодействия с ними. Причем все эти открытия делаются исключительно для самих учеников, чтобы помочь им на пути к собственной духовной реализации.

Но обучение людей явно не было главной целью Гурджиева, потому что велось оно до некоторой степени странно. То есть формально все делалось вроде бы правильно: было учение – «Четвертый Путь», была цель – пробудиться, выйти из состояния машины и стать способным «делать», и были методы – самовспоминание и упражнения, призванные развить учеников. Но нельзя сказать, что Гурджиев последовательно занимался созданием некой духовной школы или чем-нибудь подобным. Скорее он всячески избегал реального ее создания.

Примером этого может служить община, которую Гурджиев основал в поместье Приоре под Парижем, после эмиграции из России. Действие было до некоторой степени вынужденным, потому что вместе с Гурджиевым во Францию прибыли русские ученики, которым на тот момент банально было негде и не на что жить. Возможно, Гурджиев хотел посмотреть, что получится в условиях компактного проживания и постоянной работы, которую, конечно, нужно было организовать. В какой-то момент это была настоящая «школа»: собранные в одном месте несколько десятков людей, работающих над собой в крайне интенсивном режиме. Характерно, что сам Гурджиев жил в Париже, приезжая в Приоре на несколько дней в неделю. Ученики занимались тяжелой физической работой по благоустройству поместья, а вечерами делали упражнения. Они должны были работать на пределе своих сил, чтобы добиться ускоренного развития своего бытия. Сверхусилие было тем, к чему стремились многие, потому что его требовал от них Гурджиев.

По Гурджиеву, сверхусилие заключалось в том, чтобы продолжать делать что-то даже тогда, когда у тебя вроде бы кончились все силы. В процессе этого преодоления себя у человека должны заработать дополнительные источники энергии, которые в обычном состоянии являются неактивными и никак не используются. Приходит, что называется, «второе дыхание», и человек может продолжать работу так, как если бы не исчерпал себя раньше, как если бы он только приступил к ее выполнению. Такая практика помогала выработать волю, научиться преодолевать жалость к себе и обнаружить скрытые внутри человека силы. Многие ученики, сумевшие совершить требуемое сверхусилие, обнаруживали их, кроме того, на его фоне с ними происходили трансцендентные переживания. Подобное, в частности, описывал Джон Беннетт. Надо сказать, что практика сверхусилия существует во многих мистических традициях. Она может быть связана с молитвой, когда монах, например, молится всю ночь, совершая при этом тысячу поклонов – то есть вставая на колени, касаясь лбом пола и снова вставая во весь рост. Мистиками давно замечено, что когда физическое тело утомлено, человек становится более открытым для импульса свыше, и потому практики, требующие от человека сверхусилия, были разработаны практически везде. Ну а Гурджиев сделал сверхусилие обычным делом для своих учеников, и для кого-то это сработало.

«Школа» в Приоре просуществовала два года, а потом Гурджиев попал в автомобильную аварию. Состояние его было тяжелым, и на восстановление ушло почти полгода. Сразу по выздоровлении он объявил о прекращении работы в Приоре и предложил ученикам убираться восвояси. Кто-то уехал сразу же, кто-то чуть позже, и около трети учеников проигнорировали указание покинуть Приоре. Чуть позже Гурджиев снова начал заниматься с ними, но ни о какой «школе» или даже Институте (как он любил называть свой проект) речи уже не шло. Потом и Приоре был продан за долги, и история организованной и сплоченной Работы на этом для Гурджиева завершилась. Мог ли он найти деньги для спасения поместья и продолжения Работы в такой форме? Если бы захотел, то, конечно, нашел бы. Мог ли он продолжить подобную деятельность в другом месте? Да, мог бы, но опять же не хотел этого. И вполне можно понять, почему так произошло.

Какие бы странные вещи ни рассказывал о себе Гурджиев и как бы он ни затуманивал свое прошлое – совершенно очевидно, что основное обучение он прошел у суфиев. Четвертый Путь строился по принципам суфийской Работы, пусть и с поправкой на уникальность подхода Гурджиева. Но суфийский Путь не подразумевает создания ашрамов, общин или монастырей, в которых люди живут и работают постоянно. Он проходит в гуще повседневной жизни, где искатель учится и терпению, и принятию, а также обнаружению Божественного Присутствия и проявлений Воли Бога. Суфийская Работа не проводится в условиях искусственно созданной изоляции ее участников, хотя иногда они, конечно, могут уединяться с целью выполнения каких-то, требующих этого, практик.

Когда Гурджиев создавал свою общину, он отчасти шел на поводу у обстоятельств, отчасти хотел посмотреть, что получится из всей этой затеи. Выяснилось, что даже интенсивная работа не может отменить фактора времени, которое требуется для развития человека и обретения им опыта и необходимого уровня бытия. Что невозможно перепрыгнуть через внутренние ограничения, которые несет в себе ум, а для того, чтобы их устранить, требуется опять же достаточно много времени. Что поддержание функционирования общины влечет за собой не только материальные затраты, но и затраты все того же времени – и что нужно самому жить в общине, отдавая ей большую часть своей энергии и вообще жизни. Если бы такая задача стояла перед Гурджиевым и если бы именно она была главной целью его миссии, то он, несомненно, добился бы ее осуществления. Вот только задача его, похоже, была совсем иной. Я бы даже сказал так: возможно, что главной целью Гурджиева было не учить их, но исследовать их реакции на обучение и на новое знание.

7

Идрис Шах говорил, что Гурджиев учился у суфиев, но так и не закончил свое обучение. Тем не менее это вовсе не означает того, что Гурджиев не поддерживал связи с определенными суфийскими кругами и что его Работа была полностью независимой и выполнялась им на свой страх и риск. В тех же «Рассказах Вельзевула» есть места, указывающие на то, что Гурджиев был знаком с такими аспектами суфийской Работы, о которых нам не сможет рассказать ни один его ученик, потому что Работа эта ведется скрытно. А знать о ней может только тот, кто принимал в ней участие, так что с Гурджиевым дела обстоят еще сложнее, чем это кажется на первый взгляд.

Например: Гурджиев мог не закончить обучение у суфиев ровно потому, что перестал в нем нуждаться, или потому, что дальнейшее продвижение в рамках той версии суфизма, которую ему давали, стало невозможным. Не будем забывать о том, что разные ордена в суфизме имеют разную, что называется, «специализацию», а уникальное бытие Гурджиева только до определенной степени могло вписаться в требования, предъявляемые к ученикам суфиев. Он был слишком силен, да еще к тому же имел передачу увайси – то есть получил знание мистическим путем от кого-то из умерших прежде суфиев. Именно поэтому Гурджиев мог не закончить стандартных этапов суфийского обучения – поскольку в чем-то уже превосходил своих возможных учителей. Книжка Лефорта «Учителя Гурджиева» является очевидной подделкой, так что об истинных его учителях нам ничего не известно. В то же время Гурджиев вполне мог взять на себя миссию – принести на Запад новое знание и посмотреть, что из этого получится. В одном из своих текстов он упоминает, что направил более десятка человек в некие центры, где те смогут получить необходимое обучение. Сам же он, так получается, работал с теми, кто к подобному обучению в принципе не годился.

Гурджиев начал свою Работу в России ровно потому, что здесь у него – человека, возникшего из ниоткуда, – были родственные связи, и это облегчало его задачу. Полагаю, что позже он все равно перебрался бы на Запад, но судьба – в виде войны и революции – ускорила темп, и уезжать на Запад пришлось раньше, чем он планировал. Гурджиев уже прибыл в Россию, имея план привлечения внимания публики к своей персоне через постановку балета «Битва магов». Но ставить его пришлось уже во Франции.

В интернете гуляет многозначительная версия, согласно которой начало Второй мировой войны было спровоцировано Гурджиевым через постановку балета «Битва магов». Дескать, он, используя знание древних символов и сакральных движений, превратил постановку в магическое действо, которое и пробудило темные силы, столкнув их со светлыми. Тогда и началась Вторая мировая. Гурджиев предстает перед нами сильным магом, влиявшим на судьбы мира. Комментировать тут особенно нечего – это полная чушь, написанная человеком, не знающим ничего ни о Гурджиеве, ни о магии, ни о сакральных движениях. Подобной чуши написано немало, и версии встречаются самые фантастические – но все, как одна, подчеркивающие исключительность Гурджиева и наличие у него неведомых нам сил. Георгий Иванович, я думаю, рад. У него всегда было прекрасное чувство юмора.

8

Сила бытия Гурджиева была одновременно и благословлением, и проклятием для него. Он знал об этом и, более того, был вынужден строить свою работу с людьми, учитывая свои особенности. Сила Гурджиева была такова, что он мог порабощать людей, а они в ответ его бы обожествляли. Что бы там ни говорили про Гурджиева разные злопыхатели, именно этой ситуации он избегал всю свою жизнь. Именно поэтому, возможно, он не получил разрешения на обучение людей – в стандартной его форме – и именно поэтому он вынужден был вести себя отталкивающе и грубо. И даже это не спасло Гурджиева от статуса сверхчеловека, который ему присваивается в большинстве воспоминаний. Если учесть все вышесказанное, то можно догадаться, почему время от времени Гурджиев избавлялся от преданных ему учеников. Во-первых, он имел ограниченный мандат на обучение, которое не должно было выходить за рамки его миссии. И тогда с какого-то момента он не мог ничего больше дать своим ученикам, не нарушив своего обещания. А к обещаниям Георгий Иванович относился очень серьезно. Во-вторых, когда преданность Работе начинала превращаться в раболепие по отношению к Учителю, человек должен был уйти от Гурджиева – пусть даже с обидой и непониманием – но уйти, ради своей же пользы. Кто-то, подобно Успенскому, уходил сам, но тогда причины ухода были иными. Гурджиев отталкивал людей по причине либо их состояния, либо по причине того, что обучение под его руководством не могло быть продолжено. Потому что никакой школы он создавать не собирался и, более того, не должен был этого делать. И здесь мы сталкиваемся с вопросом, насколько тогда полезна данная им Система и для чего вообще он ее давал.

Ошо описывал положение мистика по отношению к обычному человеку следующим образом: мистик сидит на дереве, а человек – под деревом. И благодаря своей более высокой позиции мистик видит повозку, которая появляется на дороге, на несколько минут раньше человека, сидящего под деревом. То, что для человека является будущим, для мистика – уже настоящее. Допустим, что суфийские мистики знали об угрозе окончательной деградации суфизма и искали способы изменить эту ситуацию. В ортодоксальной среде сделать это было практически невозможно, потому что именно из-за ее ортодоксальности он и стал вырождаться. Мистики не боятся нестандартных решений, а потому вполне возможно, что Гурджиев был направлен на Запад, чтобы проверить готовность людей к восприятию нового знания и новых практик. Суфии искали новые земли и новых людей, о чем прямо говорил Идрис Шах, первыми последователями которого стали приверженцы гурджиевского учения.

И вот как тогда выглядит вся картина: Гурджиев принес не Истину, но набор идей, в которых она сознательно была смешана с ложью. И сделано это было для того, чтобы проверить средний уровень бытия людей, которым, возможно, позже были бы даны уже более истинные утверждения. Только так можно объяснить очевидную нелепость некоторых гурджиевских теорий, потому что, как ни крути, дураком он не был. Была провокация, была проверка слушателей и читателей на уровень их понимания, и те, кто мог отделить зерна от плевел, могли рассчитывать на настоящее обучение. И мы не можем знать точно, сколько людей прошли эту проверку, но знаем, что до сих пор множество последователей учения Гурджиева – Успенского (уже смешно) пытаются разгадать загадки, которые подкинул им один из величайших мистиков прошлого столетия.

Время мистиков отличается от времени обывателей. Мистики живут вечностью и действуют, исходя не из сиюминутных задач – хотя и так бывает, – но из масштаба десятилетий и столетий. Как известно, Божьи мельницы мелют медленно, и мистики принимают непосредственное участие в том, чтобы жернова продолжали вращаться. Людям трудно поверить, что бывает Работа, эффект которой может проявиться спустя десятки лет, но для суфиев, следующих Воле Бога, это вполне обычная практика. Поэтому современники могут не знать об истинной цели Работы того или иного суфия, как могут не знать, что они вообще являются суфиями. Так было раньше, и так есть сейчас.