А Юрка чувствовал себя так, будто у него забрали жизненно важный орган. Он вроде бы жил, решал поставленные перед ним задачи, выполнял указания, ходил, ел, говорил. Дышал, а надышаться не мог. Не хватало воздуха, будто перекрыли часть кислорода, будто подмешали в него ядовитый газ. И каждый новый час без Володи отравлял его существование. Ему казалось, будто весь мир погрузился в сумерки, цвета смешались, тени поблекли и расплылись. Жить одному в этом мрачном, пустом мире становилось страшно. Но страшнее всего было видеть, как больно от всего этого Володе.
Тот старался не подавать виду. Вёл репетицию как обычно, прикрикивал, командовал актёрами, раздавал указания, но… не осталось в нём былого энтузиазма. Володя будто бы погас изнутри и снова стал походить на запрограммированного робота. Он больше не переживал, не паниковал и вроде даже не заботился об успехе спектакля, а единственной его эмоцией была грусть — когда он нет-нет, да кидал взгляды на Юрку. И столько там, в его глазах, было этой грусти, что хватило бы на полжизни вперёд.
Даже засыпая, Юрка видел как наяву его подавленное, измученное тоской лицо и сам с тоской понимал, что пролетел ещё один день. Целый день, который они могли бы провести вместе, ушёл в никуда. Целый вечер — в никуда и ночь — в никуда.
Утром перед Юркой была поставлена задача съесть кашу даже через «не хочу». Он возил ложкой в тарелке клейстера, зовущегося овсянкой. Обычно она пахла приятно, но этим утром Юрку воротило от любой еды, исключая ватрушку. Вот она-то была отличной: пышная, начинки много, блестела румяными боками. А каши совсем не хотелось. Вообще-то Юрке многого не хотелось и больше всего не хотелось, чтобы в одном лагере, в одной плоскости, в одной с ним геометрии существовала Маша. Впрочем, по лицу её было ясно, что ей тоже и невкусно, и несладко.
А Юрке в глаза будто песок насыпали — моргать больно, смотреть — тоже, но он не мог не смотреть. Во всяком случае, не за стол пятого отряда.
Дети опять суетились: Сашка махал руками, Пчёлкин жужжал что-то соседке на ухо, та вскрикнула и подскочила. Очередь смотреть за ними во время завтрака, то есть не кушать во время завтрака, выпала Володе. Лена сидела рядом, тоже приглядывала, но не срывалась с места по любому поводу. А Володя поднялся и пошёл разбираться. Он выглядел сонно, бледно и блёкло. Уставшим голосом начал допрашивать девочку, в чём провинился Пчелкин. Юрка видел, что эти разбирательства даются Володе очень тяжело. Пока Юрка ковырялся ложкой в каше, пока Володя разбирался с хулиганом, а Маша смотрела на них, обалдуй Сашка доел и понёс убирать за собой тарелку, а сверху поставил стакан. Его одернул соотрядник, Саша остановился над Володиным местом, сказал что-то другу на ухо и расхохотался над своей же шуткой. Юрка понял, что Сашка сейчас махнет руками, что стакан качнётся, вывалится из неглубокой тарелки и грохнется точно на Володину, стоящую на краю стола. Только Юрка открыл рот, чтобы рявкнуть, как стакан уже вывалился и полетел вниз. Брякнул об угол тарелки, та подлетела. Выплёскивая кашу, снесла Володин стакан с чаем и лежащую сверху ватрушку, перекувырнулась в воздухе и упала на пол. Володя молча смотрел, как со страшным грохотом одна половина его завтрака разлетелась на куски, а другая размазалась по серому кафелю.
Юрка ждал, что Володя закричит, но он лишь обратил на Сашку полный беспомощности взгляд, устало вздохнул и даже слова против не сказал. Видно, не выспался и так устал, что сил на злость попросту не осталось. «А теперь ещё полдня будет ходить полуголодным», — проворчал про себя Юрка. Ясно, что каша ещё осталась на кухне, а вот ватрушки кончились — Юрка уже спрашивал, хотел ещё одну умыкнуть. Да ладно голодным, Володя вечно голодный, наверное, уже привык. А вот таким печальным и отчужденным Юрка не видел его даже вчера. У Юрки пропали последние остатки аппетита — так стало жалко Володю.
Пока вторая вожатая Лена, отчитывая Сашку, строила отряд на выход из столовой, а Володя звал дежурных, чтобы убрали разведённый бардак, Юрка завернул свою ватрушку в салфетку.
— Возьми, — он протянул её Володе, когда тот вернулся с дежурной из третьего отряда.
— Спасибо, ешь лучше сам. Ты же так их любишь.
— Не хочу, я наелся, — заупрямился Юрка, тыча ватрушкой Володе в лицо.
— Мне тоже хватит.
— Бери, это тебе!
Юрка хотел сказать ему больше. Надеялся, что сейчас уйдут ребята и выговорится: «Всё тебе: ватрушка тебе, тебе даже компот сейчас раздобуду. Всё тебе, улыбнись только». Но за спиной послышалось Машино «кхе-кхе».
— А тебе-то что надо? — спросил Юрка угрюмо.
— Ничего, просто тебя жду.
— Меня? Зачем?
— Так просто.
— На кой чёрт я тебе нужен? — Юрка начал сердиться.
— Вы обещали не встречаться и больше так не делать! — взвизгнула Маша.