Миры Артура Гордона Пима ,

До чего приятно было слушать этого достойнейшего американца, отлично прижившегося на архипелаге и приобретшего отменную закалку благодаря здешнему неуютному климату! Он обитал здесь со всем своим семейством, напоминавшим жизнерадостных пингвинов, – радушной матушкой и крепышами-сыновьями, пышущими здоровьем и не имеющими ни малейшего понятия об ангине или несварении желудка. Дела у них шли на славу. В «Зеленый баклан», ломящийся от товаров на любой вкус, заглядывали моряки со всех судов – и китобойных, и всех прочих, – которые бросали якоря у берегов Кергелен. Здесь они пополняли запасы жира, сала, дегтя, смолы, пряностей, сахара, чая, консервов, виски, джина, виноградной водки. Кроме того, в гавани Рождества просто не было другой гостиницы и другой таверны. Что до сыновей Фенимора Аткинса, то они трудились плотниками, мастерами по парусам, рыбаками, а в теплый сезон промышляли ластоногих в самых узких расселинах прибрежных скал. Славные парни, без лишних причитаний покорившиеся своей судьбе…

– Да и вообще, почтенный Аткинс, скажу напоследок, что я счастлив, что побывал на Кергеленах. Я увезу отсюда приятные воспоминания, – сказал я. – Однако я с радостью снова вышел бы в море…

– Ну-ну, – ответствовал этот доморощенный философ, – немного терпения! – Никогда не следует торопить час расставания. И не забывайте: хорошие деньки обязательно вернутся. Недель через пять-шесть…

– Пока же, – перебил я его, – горы и долины, скалы и берега покрыты толстым слоем снега, и солнце бессильно проникнуть сквозь туман, тянущийся до самого горизонта…

– Вот тебе на! Мистер Джорлинг, приглядитесь: под белым покровом уже пробивается зеленая травка! Стоит только посмотреть внимательнее, как…

– Ее можно рассмотреть только через лупу! Неужели вы станете утверждать, Аткинс, что сейчас, в августе, то есть в феврале, если пользоваться понятиями Северного полушария, ваши бухты уже очистились ото льда?

– Согласен, мистер Джорлниг. Но мне всего лишь остается вторично призвать вас к терпению! В этом году выдалась мягкая зима. Скоро на горизонте – и на западе, и на востоке – покажутся мачты судов. Сезон рыбной ловли уже не за горами!

– Да услышит вас небо, почтенный Аткинс, и да приведет оно в наш порт корабль! Шхуну «Халбрейн»!..

– Ведомую капитаном Леном Гаем! – подхватил тот. – Отличный моряк, хоть и англичанин – ну, да толковые люди есть повсюду. К тому же он пополняет запасы в «Зеленом баклане».

– И вы полагаете, что «Халбрейн»…

– Уже через неделю появится на траверзе мыса Франсуа. Если этого не произойдет, то придется признать, что капитана Лена Гая больше не существует на свете, а это может означать лишь одно: что шхуна «Халбрейн» сгинула на полпути между Кергеленами и мысом Доброй Надежды!..

С этими словами, подарив мне на прощанье выразительный жест, говорящий о фантастичности подобного предположения, почтенный Фенимор Аткинс оставил меня на берегу в одиночестве.

Впрочем, я питал надежду, что прогнозы моего хозяина в конце концов сбудутся, ибо погода свидетельствовала именно об этом. Все указывало на приближение теплого времени года – теплого для этих мест. Конечно, главный остров архипелага расположен на той же широте, что Париж в Европе или Квебек в Канаде, но речь идет о Южном полушарии, которое, благодаря эллиптоидной орбите, описываемой Землей вокруг Солнца, охлаждается зимой куда сильнее, чем Северное, а летом сильнее разогревается. Во всяком случае, зимой на Кергеленах бушуют страшные бури, и море на протяжении нескольких месяцев треплют шторма, хотя вода не охлаждается сверх меры, оставаясь в пределах двух градусов Цельсия зимой и семи – летом, совсем как на Фолклендских островах и у мыса Горн.

Нечего и говорить, что в это время года в гавань Рождества и другие порты архипелага не осмеливается сунуться ни одно судно. В те времена, о которых я веду речь, паровые суда оставались редкостью. Что же до парусников, то они, дабы не быть затертыми льдами, искали убежища в портах Южной Америки, у западных берегов Чили, или в Африке – чаще всего в Кейптауне, вблизи мыса Доброй Надежды. Несколько баркасов, одни из которых вмерзли в лед, а другие, оказавшись на песчаном берегу, заросли инеем до самых верхушек мачт, – вот все, что представало моему взору в гавани Рождества.

Сезонные различия в температурах на Кергеленах невелики. Здешний климат можно назвать холодным и влажным. Частенько на острова, особенно на западную их часть, обрушиваются ураганы, приносящие с собой дожди и град. На востоке же небо чаще бывает свободным от облаков, хотя солнечным лучам приходится пробиваться сквозь пелену тумана, поэтому здесь граница снегов на горных отрогах останавливается саженях в пятидесяти от береговой линии.

Неудивительно поэтому, что, проведя на Кергеленах два месяца, я теперь с нетерпением ждал возможности отплыть восвояси на шхуне «Халбрейн», достоинства которой с точки зрения непревзойденных качеств ее экипажа и отменной плавучести ее самой не переставал расписывать мне жизнерадостный хозяин гостиницы.

«Ничего лучшего нельзя даже пожелать! – твердил он с утра до вечера. – Среди всех бесчисленных капитанов английского флота ни один не сравнится с моим другм Леном Гаем. Ему не занимать ни храбрости, ни мастерства. Если бы он вдобавок был более разговорчив, ему попросту не было бы цены!»

В конце концов я решил последовать рекомендациям почтенного Аткинса. Как только «Халбрейн» бросит якорь в гавани Рождества, я поспешу договориться с ее капитаном. После шести-семидневной стоянки шхуна возьмет курс на остров Тристан-да-Кунья, где дожидались олова и меди, которыми был загружен ее трюм.

Мой план состоял в том, чтобы остаться на несколько недель на этом острове, после чего вернуться в родной Коннектикут. В то же время я не забывал о случайностях, которые способны вмешиваться в людские планы, ибо всегда следует, руководствуясь советом Эдгара По, «учитывать непредвиденное, неожиданное, невероятное, ибо побочные, второстепенные, случайные обстоятельства часто вырастают в непреодолимые преграды, так что в своих подсчетах нам никогда нельзя забывать про Случай».

И если я цитирую здесь нашего великого американского поэта, то только потому, что, будучи сам человеком практического склада, серьезным и не наделенным богатым воображением, я все-таки не перестаю отдавать должное этому гениальному певцу странностей, присущих человеческой натуре.