– Подумаешь! – бросил Харлигерли. – Конечно, Фенимор Аткинс – славный малый, пользующийся уважением капитана. Но со мной он не сравнится! Так что предоставьте это дело мне, мистер Джорлинг!
– Такое ли уж это сложное дело, боцман? Разве на «Халбрейн» не найдется свободной каюты? Мне подойдет любая, даже самая тесная. Я готов заплатить…
– Отлично, мистер Джорлинг! Есть такая каюта, по соседству с рубкой, которая до сих пор пустовала, и коли вы согласны вывернуть карманы, если возникнет такая необходимость… Но вообще-то – только это между нами – потребуется больше хитрости, чем это кажется вам и моему старому приятелю Аткинсу, чтобы уговорить капитана Лена Гая взять к себе на борт пассажира. Здесь понадобится вся изворотливость, на которую только способен тот, кто выпьет сейчас за ваше здоровье, сожалея, что вы не составили ему компанию!
И Харлигерли сопроводил свое восклицание настолько выразительным подмигиванием левым глазом при зажмуренном правом, что можно было подумать, что вся живость, обычно делящаяся поровну между обоими его глазами, перекочевала в это мгновение в один. Нечего и говорить, что завершение столь цветистой фразы утонуло в виски, превосходные свойства которого боцман не приминул похвалить, что и неудивительно, раз единственным источником для пополнения погребов «Зеленого баклана» был камбуз все той же «Халбрейн».
Затем хитрюга-боцман вытащил из кармана короткую черную трубку, щедро набил ее табачком и, крепко зажав ее в углу рта коренными зубами, окутался густым дымом, подобно пароходу на полном ходу, так что его лицо совершенно исчезло в сером облаке.
– Мистер Харлигерли! – позвал я его.
– Мистер Джорлинг?..
– Почему вашему капитану может не понравиться идея взять меня на шхуну?
– А потому, что он вообще не берет на борт пассажиров и до сих пор неизменно отвергал предложения такого рода.
– Так в чем же причина, я вас спрашиваю?
– Да в том, что он не любит, когда хоть что-то сковывает его действия! Вдруг ему вздумается свернуть в сторону, на север или на юг, на закате или на восходе? Неужели он должен пускаться в объяснения? Он никогда не покидает южных морей, мистер Джорлинг, а ведь мы болтаемся вместе с ним по волнам уже много лет, порхая между Австралией на востоке и Америкой на западе, от Хобарта до Кергелен, от Тристан-да-Кунья до Фолклендов, останавливаясь лишь для того, чтобы сбыть груз, и забираясь порой в антарктические воды. Сами понимаете, что в таких условиях пассажир может превратиться в обузу. Да и найдется ли человек, которому захочется оказаться на шхуне, не вступающей в спор с ветрами и несущейся туда, куда они влекут ее?
Я уже подумывал, не пытается ли боцман выдать свою шхуну за корабль-загадку, шныряющий по морям, доверившись судьбе, и пренебрегающий заходами в порты, – что-то вроде бродячего призрака высоких широт, подчиняющегося прихоти обуряемого фантазиями капитана. Поэтому я поспешил спустить его на бренную землю:
– Как бы то ни было, «Халбрейн» отойдет от Кергеленов через четыре-пять дней?
– Верно.
– И пойдет курсом на запад, по направлению к Тристан-да-Кунья?
– Возможно.
– Что ж, боцман, такой маршрут меня вполне устраивает. Коль скоро вы предлагаете мне свое посредничество, то возьмитесь уговорить капитана взять меня пассажиром.
– Считайте, что уже уговорил.
– Вот и чудесно, Харлигерли. Вам не придется в этом раскаиваться.
– Эх, мистер Джорлинг, – проговорил живописный моряк, тряся головой, словно он только что выбрался из воды, – мне никогда не приходится в чем-либо раскаиваться, и я хорошо знаю, что, оказав вам услугу, буду должным образом вознагражден. Теперь же, если позволите, я вас оставлю, не дожидаясь возвращения своего приятеля Аткинса, и вернусь на судно.