Этот звенящий, металлический голос разносится по всему подъезду, отдается эхом в лестничной клетке.
Я изучаю ее длинное лицо, со стертыми, почти незаметными чертами, если не считать круглых черных глаз. Часы отзванивают полдень; она поджидала меня в вестибюле дома, где находится редакция «Завтра».
– Где ты был вчера в полночь, Огюстен?
– У друга. Недалеко от горевших вагонеток.
– Испугался?
– Я и сейчас боюсь.
Она хватает меня за руку и тащит к массивной входной двери, выкрашенной под бронзу.
– Пошли, нужно это обсудить.
– Но… меня ждут в редакции через двадцать минут… я…
Остановившись, она мерит меня взглядом:
– Тебя ждут? Вот так новости… Значит, этот мерзкий Пегар уже не может обходиться без тебя?
– Да нет, просто… я должен работать.
– Вот именно, ты должен работать – для меня.
И она вытаскивает меня на улицу. Мы стоим на тротуаре. Конечно, я сегодня уже отработал в редакции четыре долгих часа, выполняя возложенные на меня поручения, и уж, ясное дело, с радостью избавил бы себя от циничного ликования Пегара по поводу того, что на Шарлеруа обрушилась новая беда, но все же протестую, из принципа:
– А почему это я должен работать для вас?
– Потому что я плачу тебе не меньше, чем этот мерзавец Пегар, – беззастенчиво объявляет она и со смехом ведет меня за собой.
Небо лениво роняет на Шарлеруа редкие капли, которые и дождем-то не назовешь, хотя сырости от них не меньше, чем от дождя. Из окон редакции ничего нельзя было разглядеть: казалось, серый, пасмурный день заволок их плотной пеленой; но теперь, выйдя на воздух и окунувшись в эту унылую атмосферу, я вижу мутные потоки в сточных канавах, скользкое шоссе, плачущие крыши, озябшие улицы; даже каменные фасады и те как будто насквозь пропитались влагой.
Неподалеку стоит, укрывшись под деревом, несчастный, многотерпеливый Мешен; с его зонтика ручьями стекает вода.
– Следуйте за нами, Мешен, – командует Пуатрено.
И он покорно трусит сзади.