Сети желаний

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вы, наверное, очень горевали по нему, — сказала психотерапевт, когда пациент замолк и устремил пустой взгляд в окно.

— Не знаю. В тот день я первый раз по-настоящему напился прямо с утра и на похороны уже не попал… На следующий день мне пришлось выслушать много горьких слов от мамы, в душе я был с ней согласен, но мной руководило что-то нехорошее, я грубил, пытаясь доказать свою правоту, в конце концов ушел, хлопнув дверью, и два дня не появлялся ни дома, ни в школе, пока Венька не уговорил меня вернуться. Я победил — заплаканная мама попросила у меня прощения и в дальнейшем старалась не обострять ситуацию. У меня кошки скребли на душе, и я осознал, что значит пиррова победа.

— Ваши родители не имели других детей, кроме вас?

— Нет.

— Но возраст вашей мамы… В сорок лет первый раз родить… А может, вы не знаете?

— Возможно. Они мне ничего об этом не рассказывали.

— А другие родственники? У вас же были бабушки, дедушки, дяди, тети…

— Больше никого нет. После смерти отца мне в руки попал дневник Родиона Иконникова — моего прадеда. Мама не дала мне его прочитать, это удалось сделать только после ее смерти.

— Иконников? Ведь это фамилия ваших первых жертв.

— Да. Возможно, Андрей был моим родственником.

— Где сейчас находится дневник?

— Он исчез полтора месяца назад.

— Куда же он мог деться?

— Не знаю, впрочем, это не важно. Там описывались события почти столетней давности, не имеющие никакой ценности. Доктор, я устал. Если можно, давайте закончим беседу, я вам буду очень благодарен.

— Хорошо. Продолжим завтра. Может, вызвать сестру, чтобы она сделала вам успокоительный укол?

— Нет, спасибо. Я посплю.

Когда психотерапевт вышла из четырехместной палаты тюремной больницы, где художник лежал один, тот прикрыл глаза, сделав вид, что заснул. На самом деле вопросы доктора всколыхнули давние воспоминания: найденный старый дневник, а рядом с ним в футляре — нож с костяной рукоятью, испещренной какими-то черточками. Сколько раз он собирался пойти в Институт истории и узнать, что обозначают эти знаки, но всякий раз его что-то останавливало, мешало сделать это. Валерий даже не помнил, чтобы брал с собой этот нож на встречу с Андреем. Он планировал, парализовав его шокером, отвезти в лес и там попугать, чтобы отстал от Вероники. Все вышло, как он задумал: перепуганный Андрей, лежа на земле, рассказал все об их с Вероникой отношениях, заверил, что не планировал разводиться с женой, и пообещал дать Веронике ответ в течение месяца только для того, чтобы избежать скандала при ее неожиданном появлении на даче. Клятвенно пообещал, что видеться с Вероникой больше не будет.

Валерий достал нож, чтобы освободить от скотча руки и ноги мужчины, решив оставить его в лесу, чтобы он сам пешком добирался в город. Но когда рукоятка ножа удобно легла ему в руку, все произошло само собой. Нож легко вошел в тело и двинулся дальше, вскрывая брюшную полость. Кровь толчками била из раны, заливая руки, испачкав рубашку. Андрей орал, корчился от ужасной боли и затих, лишь когда Валерий вырвал из его груди сердце, которое еще некоторое время жило в руках. Он разжег костер, на котором сжег внутренности мужчины, бормоча непонятные слова, которые вдруг пришли ему в голову. Затем достал рулон полиэтилена, с непонятной для него самого целью приобретенный днем ранее, и упаковал обескровленный труп мужчины. Вывез его к Казацким валам и там выбросил. Остаток ночи проспал спокойно.

На следующее утро воспоминания о совершенном убийстве повергли его в ужас. Он не вышел продавать картины, впал в истерику, не зная, как поступить: пойти в милицию, повиниться или затаиться. Не зная, куда себя деть, он бродил по городу в полуобморочном состоянии, а в голове стучало: «Смерть! Смерть! Смерть!» Сознание то и дело покидало его, и тогда он не понимал, что творит.

Пришел в себя в купе поезда, следующего во Львов. Сидевший напротив парень выставил на стол бутылку водки, положил кусок колбасы, хлеб и собирался пойти к проводникам за ключом, чтобы открыть консервы.