Торговался я для виду. От кроссовок нужно избавляться — натоптал у «волги». Милиция первым делом возьмется за следы. Найдет самый четкий отпечаток и зальет гипсом. Железобетонная улика. Литовца мне сам Бог прислал. Увезет к себе кроссы — и хрен его найдешь. Только уступить дешево нельзя — заподозрит неладное. К импортным вещам здесь отношение трепетное.
Сторговались возле самой Комаровки. Я получил завернутый в оберточную бумагу увесистый шмат сала и растоптанные рабочие ботинки — не в носках же домой идти. Ботинки относились к категории «говнодавы», причем означенную субстанцию топтали лет десять. В отместку я стребовал с литовца пятачок на метро.
Дверь мне открыла недовольная Вика.
— Ты где был? — набросилась с порога. — Что это за ботинки? Где кроссовки?
— Махнул, не глядя, — объяснил, вручая ей тяжелый пакет. — Это сало эксклюзивного литовского засола. С травами. Отнеси на кухню, а я в душ. Весь продрог!
Скинув говнодавы, я отправился в ванную. Там, стоя под горячими струями, еще раз прокрутил в голове случившееся. Правильно ли я поступил? Может, стоило оставить уголовников в живых? Ага! Они б прочухались и вернулись, да еще б действовали жестче. Могли похитить не меня, а беременную Вику. Следовало сдать их милиции? Еще чего! Я же им обрезом угрожал, и они о том бы рассказали. Да еще бы заявили, что оружие не их. Дескать, завернули в кустики, а тут тип с обрезом. Издевался, приказал водку пить. Зэки не такое сочинят. Мои показания против их троих… Не хочу сидеть в СИЗО. Нет уж! Замочил — и правильно сделал.
В прошлой жизни мне не довелось убивать людей — обошла чаша сия. Здесь же начал. Сожалею ли о том? Да нисколько! Может, зачерствел, насмотревшись на страдания пациентов, может, от того, что убитые не заслуживали сочувствия. Вот только на душе гадостно. Будто раздавил прямо на себе насосавшихся клопов, и от них брызнуло кровью… Я даже взял мочалку и растер тело, хотя никакой крови на нем, конечно, не имелось.
Зайдя в кухню, застал удивительную картину. На столе лежал располовиненный шмат сала, Вика сидела на табурете и держала в руках толстый розовый ломоть, от которого откусывала, словно от дольки арбуза.
— Вкушно! — сказала в ответ на мой изумленный взгляд. — Как догадался, что мне хочется?
— Сердце подсказало, — ответил я и чмокнул ее в макушку. — Кушай, милая, сала много. Пять килограммов.
— Где взял? Ты же бегать вышел? — не отстала любимая. Вот же любопытная!
— Домой бежал, «жигули» рядом остановились, — начал сочинять я. — Водитель попросил дорогу показать — в первый раз в Минске. Зацепились языками. Выяснилось, что литовец. Рассказал, что везет сало на Комаровку. Предложил попробовать, а оно во рту тает. Я не устоял. Денег не было, поменял на кроссы.
— Мог бы забежать за кошельком, — осудила Вика.
— Далеко было. Я по набережной бегал, выскочил на Горького[5], там литовца и поймал. Ну, а он спешил. Не жалей! Новые куплю. Есть хочу!
Я прошел к холодильнику и достал из него трехлитровую банку с маринованными огурцами и полулитровую с медом. Тещины гостинцы. Огурцы, к слову, она маринует бесподобно. Я разрезал один вдоль, и намазал половинки медом.
— Что ты делаешь? — удивилась Вика.
— Закусон.
— Ты, что, пить будешь? Утром?
— Так сегодня выходной, а я весь продрог. Профилактика простуды.
Я достал из холодильника бутылку «Посольской», свернул пробку и налил себе рюмку. Потянулся к огурцам — оппа! А одной половинки уже нет — Вика дожевывает остатки.