Черный дом,

Стараясь привыкнуть к ее реальности. Стараясь убедить себя, что это не сон.

Улыбка освещает ее лицо. Джек думает, как приятно поцеловать ее губы, и у него подгибаются колени. Внезапно ему четырнадцать лет, и он гадает, посмеет ли поцеловать свою девушку при расставании, когда проводит ее до дому.

– Да-да-да, – отвечает она, и улыбка гаснет. – Ты понимаешь? Ты понимаешь, что уже здесь и как сюда попал?

Над головой и вокруг полощется и как бы вздыхает белая ткань. Полдюжины ветерков обдувают его со всех сторон, и до него доходит, что из другого мира он принес пленку пота на коже и от него может плохо пахнуть. Быстрым движением руки он стирает пот со лба и щек, не желая даже на мгновение упускать Софи из виду.

Они в каком-то шатре. Он огромный… состоит из многих помещений… и Джек думает о павильоне, в котором умирала королева Долин, Двойник его матери. Но там стены были из дорогих многоцветных тканей, пахло благовониями и печалью (смерть королевы казалась неизбежной). Этот шатер ветхий и рваный. В стенах и потолке полно дыр, а там, где материал остается целым, он такой тонкий, что Джек видит сквозь него и землю, и растущие на ней деревья. При порывах ветра некоторые из дыр расползаются на глазах. Прямо над головой Джек видит муаровый силуэт. Вроде бы крест.

– Джек, ты понимаешь, как ты…

– Да. Я перескочил. – Хотя с его губ срывается совсем другое слово. Литературное значение этого слова – горизонтальная дорога. – И захватил многое из кабинета Спайлгмана. – Он наклоняется, поднимает плоскую каменную пластину с высеченным на ней цветком. – Как я понимаю, в моем мире это была репродукция картины Джорджии О’Киф. А это… – Он указывает на почерневший, потухший факел, прислоненный к белой стене. – Я думаю, это… галогеновая лампа.

Софи хмурится:

– Га-ло-хеновая…

Он чувствует, как его онемевшие губы раздвигаются в улыбке.

– Не важно.

– Но ты в полном порядке.

Он понимает: ей нужно, чтобы он был в полном порядке, и отвечает, что да, конечно, хотя до полного порядка далеко. Он болен, и рад этому. Его болезнь называется любовью, и от нее ему никогда не излечиться. Если не считать его чувств к матери, а это совсем другая любовь, что бы там ни говорили фрейдисты, у него такое впервые. Да, конечно, он и раньше думал, что влюблялся, но только сейчас понял, что все было не то. В этом его убеждают голубизна ее глаз, улыбка, даже тени, отбрасываемые на лицо рваным шатром. В этот момент, если б она попросила, он бы попытался сдвинуть гору, пройти сквозь горящий лес или принести с полюса лед, чтобы охладить чашку чая, и, учитывая все это, он, конечно же, не в полном порядке.

Но ей нужно, чтобы он был в полном порядке.

Это нужно и Тайлеру.

«Я – копписмен», – думает он. Сначала идея кажется ничтожной в сравнении с красотой Софи, в сравнении с тем, что она есть, но потом она начинает набирать силу. Как всегда. В конце концов, что, собственно, привело его сюда? Привело против воли, против желания.

– Джек?

– Да, я в порядке. Мне уже приходилось перескакивать… переноситься из одного мира в другой.

«Но никогда в присутствии такой ослепительной красавицы, – думает он. – В этом проблема. Вы – проблема, моя милая леди».

– Да. Приходить и уходить – твой талант. Один из твоих талантов. Так мне сказали.