– Прекрати, – сурово осекает его Спиди. – Для сюсюканья времени больше нет. Игра пошла жесткая. Или нет?
– Спиди…
– У тебя твоя работа, у меня – моя. Одна и та же, между прочим. Так что не вздумай хныкать при мне, Джек, не заставляй меня вправлять тебе мозги. Ты – копписмен, каким всегда и был.
– Я вышел на…
– Хрена с два! Он уже убил детей, и это плохо. Он будет убивать и дальше, если ты ему позволишь, это еще хуже. Но тот, кто сейчас у него… – Спиди наклоняется вперед, черные глаза сверкают на темном лице. – Мальчика нужно вернуть, и как можно скорее. Если ты не сможешь привести его назад, тебе придется убить его, хотя мне не хочется даже думать об этом. Потому что он – Разрушитель. И очень могущественный. И ему, возможно, понадобится лишь еще один, чтобы разрушить ее.
– Понадобится кому? – спрашивает Джек.
– Алому Королю.
Спиди смотрит на него, потом отвечает строкой из песни: «…И нет больше слез, / Где мерцание звезд / Подпевает в такт ее песне…»
– Спиди, я не могу!
Рука резко проходится по струнам. Спиди бросает на двенадцатилетнего Джека такой ледяной взгляд, что холод пробирает мальчика до костей. Когда Спиди Паркер вновь начинает говорить, в голосе явственнее чувствуется южный акцент. И презрение.
– Принимайся за дело, слышишь меня? Хватит хныкать и канючить! Подбери силу воли там, где ты ее оставил, и принимайся за дело!
Джек отступает на шаг. Тяжелая рука ложится ему на плечо, и он думает: «Это дядя Морган. Он или преподобный Гарденер. На дворе 1981 год, и я должен снова…»
Но то мысль мальчика, а сон-то – мужчины. Джек Сойер, каким он стал теперь, не желает повторять отчаянный путь мальчика. «Нет, никогда. Не хочу. Эти лица и эти места – в прошлом. Мне крепко досталось, и я не хочу нарываться на то же самое из-за нескольких воображаемых перышек, нескольких воображаемых яиц, одного дурного сна. Найди себе другого мальчика, Спиди. Этот уже вырос».
Он поворачивается, готовый к схватке, но никого нет. Лишь на земле, словно сдохший пони, лежит велосипед мальчика. Под номерным знаком за сиденьем надпись: «БИГ МАК». Вокруг разбросаны блестящие вороньи перья. И теперь Джек слышит другой голос, холодный и скрипучий, отвратительный и, безусловно, злобный. Он знает, что голос этот принадлежит тому, кто касался его плеча.
– И правильно, подтиральщик. Держись в стороне. Перейдешь мне дорогу, и я развешу твои внутренности от Расина до Ла Ривьеры.
В земле перед велосипедом появляется дыра. Расширяется, как открывающийся глаз. Продолжает расширяться, и Джек бросается к ней. Это путь назад. Это выход. Презрительный голос не отстает.
– Все так, дрочило. Беги! Беги от аббала! Беги от короля! Беги, спасай свою жалкую, гребаную жизнь! – Голос переходит в смех, и смех этот преследует Джека Сойера в соединяющей миры темноте.
Много позже Джек, голый, стоит у окна спальни, почесывает зад и наблюдает, как на востоке светлеет небо. Он не спит с четырех утра. Не может вспомнить большую часть сна (его оборонительные укрепления, возможно, сильно потрепало, но они не рухнули), однако одно ему совершенно очевидно: труп на пирсе Санта-Моники напомнил ему человека, которого он когда-то знал, вот и вывел его из равновесия до такой степени, что пришлось оставить службу в полиции.
– Ничего этого никогда не было, – говорит он нарочито спокойным голосом нарождающемуся дню. – В переходном возрасте у меня был нервный срыв, вызванный стрессом. Моя мать думала, что она умирает от рака, схватила меня, и мы помчались на Восточное побережье. Бежали до самого Нью-Хэмпшира. Она думала, что возвращается умирать в Самое Счастливое Место. Потом выяснилось, что болезнь – плод воображения, результат творческого кризиса, но откуда ребенок мог об этом знать? Я переживал. Мне снились сны.
Джек вздыхает:
ebooksa