Падение дома Ашеров

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не понимаете? Гм… предъявление этого документа третьему лицу, которого мы оставим безымянным, затронет честь одной особы чрезвычайно высокого рода. Обстоятельство это дает обладателю документа определенную власть над высокочтимой особой, спокойствие и честь которой он подвергает опасности.

– Но эта власть, – вмешался я, – будет зависеть от того, известно ли похитителю, что он известен пострадавшей. Кто же осмелится…

– Вор, – сказал Г., – это министр Д., который осмелится на все, достойное и недостойное мужчины. Способ похищения был столь же хитроумен, сколь смел. Документ, о котором идет речь (откровенно говоря, это письмо), был получен пострадавшей, когда она находилась одна в королевском boudoir. За чтением этого письма ее застало второе высокородное лицо, от которого в особенности ей хотелось его скрыть. Она попыталась сунуть письмо в ящик, но не успела и была вынуждена положить его на стол. Адресом, правда, оно лежало вверх, и, так как текст письма был таким образом скрыт, оно не обратило на себя внимания. В эту минуту входит министр Д. Его острый взгляд мгновенно замечает письмо, он узнает руку, надписавшую адрес, видит замешательство особы, которой оно адресовано, и угадывает ее тайну. После короткого делового разговора, который, как всегда, он заканчивает очень быстро, он вынимает письмо, весьма похожее на то, о котором идет речь, развертывает, делает вид, что читает его, а затем кладет рядом с первым, потом снова минут пятнадцать беседует о делах государственных. Наконец, уходя, забирает со стола письмо, ему никак не принадлежащее. Законная его владелица все видит, но, конечно, не смеет ничего сказать в присутствии третьего лица, стоящего рядом. А министр удаляется, оставив на столе собственное письмо самого пустого содержания.

– Вот вам условие, – сказал мне Дюпен, – необходимое, как вы говорили, для полноты власти: вор знает, что потерпевшей известно, кто является вором.

– Да, – заметил префект, – вот уже несколько месяцев, как вор злоупотребляет полученной властью в весьма опасных политических целях. Потерпевшая особа с каждым днем все более убеждается в необходимости получить письмо обратно. Но, конечно, это невозможно сделать открыто. В конце концов, в отчаянии она передала это дело мне.

– Само собой разумеется, – сказал Дюпен, окутываясь клубами дыма. – Более мудрого агента нельзя, я думаю, ни найти, ни желать.

– Вы мне льстите, – отвечал префект. – Впрочем, возможно, что такое мнение и существует.

– Очевидно, письмо, – сказал я, – как вы сами заметили, все еще у министра, ибо обладание письмом, а не его использование, дает министру власть. С использованием письма эта власть пропадает.

– Совершенно верно, – согласился Г., – из этого я и исходил. Прежде всего я позаботился о том, чтобы произвести тщательнейший обыск в особняке, где живет министр. Основная трудность заключалась здесь в том, чтобы провести его без ведома министра. Помимо всего прочего, меня предупредили, что опасность будет особенно велика, если мы дадим ему повод заподозрить наш план.

– Но, – сказал я, – вы ведь достаточно au fait[92] в такого рода поисках. Парижская полиция не раз этим занималась.

– Безусловно, поэтому-то я и не терял надежды. К тому же привычки министра давали мне большое преимущество. Нередко он не возвращается домой до утра. Слуг у него совсем не много. Спят они довольно далеко от комнат своего господина и, так как большинство из них из Неаполя, их нетрудно напоить. Как вы знаете, у меня есть ключи, с помощью которых можно открыть любые двери в Париже. Вот уже три месяца, как я провожу чуть не каждую ночь в особняке Д. и лично руковожу поисками. Тут замешана моя честь, к тому же, сказать вам по правде, награда обещана огромная. Вот почему я не бросал поисков до тех пор, пока не убедился, что вор не уступает мне в хитрости. Готов поручиться, что я заглянул во все углы, во все тайники, где только можно было спрятать этот документ.

– Но разве нельзя предположить, – заметил я, – что письмо, хоть и находится у министра, в чем, по-видимому, сомневаться не приходится, спрятано где-либо в ином месте.

– Вряд ли это возможно, – сказал Дюпен. – Положение дел при дворе сейчас таково, что письмо должно всегда находиться под рукой, чтобы его можно было предъявить в любую минуту. В этом особый смысл тех интриг, в которых, как известно, замешан министр, и это для него не менее важно, чем то, что письмо находится у него.

– Как вы сказали? Чтобы его можно было предъявить? – спросил я.

– Вы хотите сказать, уничтожить, – сказал Дюпен.

– Совершенно верно, – заметил я. – Тогда, конечно, письмо у него в доме. Вряд ли министр носит его с собой – об этом и говорить нечего.

– Это совершенно исключено, – сказал префект. – Дважды его останавливали – будто бы грабители – и тщательным образом обыскивали. Я сам при этом присутствовал.

– Вы могли бы этого и не делать, – заметил Дюпен. – Ведь Д., насколько я понимаю, не так уж глуп и, конечно, ждал таких нападений. Это в порядке вещей.

– Не так уж глуп? – сказал Г. – Да ведь он поэт, а от поэта до глупца рукой подать.

– Совершенно верно, – заметил Дюпен, задумчиво выпуская из своей трубки клубы дыма, – хоть я и сам когда-то грешил рифмоплетством.