Годсгрейв

– Так, может, расскажешь, из-за чего весь сыр-бор? – поинтересовался он.

Блондинка достала книгу из-под плаща и положила на стол перед ним. Черная. Кожаная. Ничем не украшенная.

– Что это за хрень? – спросил Меркурио.

– Гроссбух Красной Церкви, – ответила Блондиночка.

Его глаза округлились. Внезапно все сошлось. Внезапно…

– Я тебя знаю, – выдохнул Меркурио. – Мы встречались в Церкви, когда я забирал Мию. Ты – дочка Торвара. Эшлин ебаная Ярнхайм!

– Ну, вообще-то мое второе имя Фрия, но…

– Мы охотились на тебя восемь гребаных месяцев! – Меркурио повернулся к Мие и повысил тон: – Ты совсем из ума выжила? Благодаря этой предательнице и ее папаше большинство наших Клинков в гребаных могилах!

Эшлин пожала плечами.

– Как говорится, жить мечом…

– Это чудо, что они не добрались до меня!

– Херня, – ответила девушка. – Когда люминаты очищали Годсгрейв, они ни разу не постучали в твою маленькую сувенирную лавку, не так ли?

– О, и объясни, почему же, будь любезна? – прорычал старик.

Эшлин посмотрела на Мию. Снова на краснолицего епископа.

– Потому что я не хотела, чтобы она пострадала.

В комнате воцарилась тишина, Мия смотрела куда угодно, только не в глаза Эшлин. После затянувшегося неловкого молчания она повернулась к гроссбуху, перевернула страницы и нашла имя в длинном списке покровителей и их платежей. Имя, написанное жирным курсивом, ярко-черное на фоне желтеющей бумаги.

Юлий Скаева.

– Ты знал, не так ли? – спросила Мия. – Духовенство обязано говорить епископам, кого можно и кого нельзя трогать, хотя бы для того, чтобы избежать нарушений Закона о Неприкосновенности.

– Разумеется, я знал, – рявкнул старик. – Мне сказали, как только меня повысили до епископа. Почему, по-твоему, я до сих пор не послал одного из своих Клинков перерезать этому ублюдку глотку? Четвертый консульский срок? Во всем, кроме титула, он гребаный король! Я говорил это с самого начала, помнишь?

Мия постукала пальцем по записи.