Предатель рода

22
18
20
22
24
26
28
30

Она ничего не могла с собой поделать.

Он был ее отцом.

* * *

Она поднялась с постели еще до захода солнца, натянула на себя одежду прислуги, на языке остался привкус застарелых выхлопов. Умылась в ведре с прохладной водой, пальцами ощущая гладкую рубцовую ткань на щеке и брови. В ее памяти снова всплыла страшная картина – отблеск свечей на битом стекле, плевки и кровь. Она поправила повязку на глазу, пригладила непослушные волосы, насколько это было возможно, и приготовилась вдыхать запахи своей ночи. Заглянув в спальню Йоши и Джуру, она увидела, что они спят, растянувшись на грязных простынях, к счастью, без кошачьих экскрементов.

Пока, Дакен.

Кот сидел на подоконнике – черный силуэт на фоне медленно темнеющего неба, – и наблюдал за ней глазами цвета мочи.

…осторожно…

Никто подняла железомёт, который так и валялся среди пустых бутылок и разбросанных игральных карт. Сунула его в потайной карман под мышкой, прижала к телу.

Я всегда осторожна. До вечера.

…увижу тебя первым…

Она вышла за дверь и, спустившись по лестнице, оказалась на грязных улицах, среди длинных теней и сотен людей, до ночи сновавших по делам, пока не наступит комендантский час. Ее встретила городская вонь – фекалий, черной морской воды и чад чи. Осенняя прохлада хоть и принесла долгожданное облегчение после обжигающе жаркого лета, но алый закат всё еще пылал доменной печью, и она натянула на глаз дряхлые очки, чтобы уберечь его от ожогов.

Постепенно она погрузилась в шум, который обступал ее со всех сторон – суета и бормотание людей, спешивших домой, гул моторикши, рычание генератора. Под этой звуковой подушкой она подспудно ощущала тонкую прослойку недовольства – скорее вибрацию, чем звуки. Злость. Хруст битого стекла под ногами, соломенно-сухой треск готового воспламениться трута. Граффити, как будто брызгами покрывавшие плакаты с призывами на службу в армию, – одна и та же фраза почти на каждой улице.

Грядет Араши-но-одорико.

Она прошла по мостам через черные как смоль реки Шудзё и Широй и оказалась в зажатом симметричными постройками Апсайде. Здесь картина изменилась – сутулясь, сновали торговцы нео-тёнины, пялились пустыми прилавками рыночные ряды. Когда она добралась до территории дворца, солнце уже целовало горизонт. Она низко поклонилась стражникам у ворот и, опустив взгляд, протянула свой пропуск. Безродная девчонка-вонючка была, конечно же, недостойна вечерних приветствий, и мужчины просто открыли ворота и отошли в сторону. Желание говорить с буракумином возникало у них в голове не чаще, чем мысли о нечистотах, плывущих по сточным канавам.

Придворные стояли разноцветными кучками, звуки голосов приглушались респираторами и дребезжанием вееров. Повсюду – бдительные взгляды суженных от напряжения глаз. Наконец она добралась до королевского крыла, чтобы приступить к своим ночным обязанностям. Троица жалких тощих тигров гремела цепями в опустившемся на двор сумраке, тяжело вдыхая отравленный воздух. Когда она шла по крылу даймё, ее тенью сопровождали рулады, скрип и треск соловьих полов.

Вдобавок к «пению», которое должно было отвратить потенциальных убийц от черных дел, Гильдия неделю назад выпустила во дворце целый рой так называемых пауков-дронов – устройств размером с кулак, с заводным ключом и восемью сегментированными лапами, острыми как иглы. Они ползали по залам, потолкам и стенам, а их изящные заводные внутренности издавали тихие звуки – «тик-тик-тик». Когда они только появились, Никто из любопытства подняла одного, и он завибрировал в ее руке и глухо загудел «дон-дон-дон!», пока она не отпустила его. Один из слуг предупредил: эти устройства передают всё, что видят, своим хозяевам в Гильдии, и с того дня Никто через плечо подглядывала за проклятыми машинками. Они бродили меж этажами и наблюдали глазами Гильдии, и их стараниями притязания лорда Хиро на трон на сегодняшний день казались максимально обеспеченными.

Остановившись у покоев даймё, она низко поклонилась железному самураю, охранявшему дверь. Золотистая накидка означала, что он является членом элиты Казумицу – хранителем рода императоров, который покрыл себя позором поражения после убийства сёгуна. Ростом он был около семи футов, в доспехах о-ёрой, с кучей поршней и механизмов, широкими наплечниками, чейн-катанами и вакидзаси, скрещенными на талии. До смерти Йоритомо их одежды покрывали черной эмалью, но теперь они окрашены в белый – цвет кости и смерти.

До нее доходили слухи о Ночи беспорядков иночи, когда новость о зверствах Гильдии против военнопленных гайдзинов впервые сообщили по беспроводной сети. О целом легионе бледных призраков, выпущенных императорским дворцом, чтобы жестоко подавить восстание. И молодом капитане, возглавлявшем атаку, глаза которого горели зеленым огнем преисподней.

Едва заметным кивком самурай позволил Никто войти. Низко кланяясь, опустив глаза и сгорбившись, она раздвинула двойные двери.

– Попробуйте сейчас, – произнес металлический голос с присвистом.

Она вошла в комнату и, увидев залитых светом верхнего фонаря собравшихся, упала на колени и прижалась лбом к полу. Вокруг кресла-каталки стояли трое гильдийцев. Двое первых были неразличимы – под плотно прилегающими коричневыми оболочками угадывались женские формы, поверх были накинуты длинные фартуки, утыканные пряжками и шпильками. На позвоночниках у них держались серебристые шары, из которых тянулось по восемь длинных блестящих конечностей, образующих сверкающий, как бритва, ореол. У них были невыразительные лица и выпуклые глаза, горящие кроваво-красным светом.