Следующим вечером, когда Тома пошла в лес, Роман тихонько последовал за женой, захватив на всякий случай охотничий нож. Встреча вновь состоялась у пня. Тварь вылезла, наклонила голову и внимательно слушала воркованье Томы. Голос жены дрожал от счастья.
Старик вышел из-за дерева. Существо вздрогнуло, но не побежало.
– Не бойся, Марьян, он хороший.
Тварь улыбнулась.
Тамара начала ходить к названой дочери каждый вечер, а Роман следовал за женой молчаливой тенью. К осени ближе старуха сказала, что хочет привести чудище домой. Поругались сильно, Тамара выла, словно маленькая, и старик, скрепя сердце, пошел у жены на поводу.
С Унуком Роман рассчитался бутылкой. Работы немного, но без помощи не обойдись. Кости не те крыши латать.
Самогон распили на крыльце.
– Ирка скурвилась совсем, как с города вернулась. Пьеть, что свинья, и с кобелем своим по углам бродить. Говорять, к Ритке, пока та в город ездила, в дом залезли, – сказал Унук.
Роман промолчал.
– Еще лиса к нам повадилась, куры пропадають, а вы даже без собаки, точно пожреть, – Унук поскреб недельную щетину и опрокинул стакан.
– Да, лиса – погано.
– И не говори. Женка ожила, смотрю…
– Она сильная, – ответил Роман, – сильная. Худо ей было, в голове туман. Как Ирка припиралась, так хуже только делала. Воспитали дочь…
На этих словах на крыльцо вышла Тамара. Как не вовремя.
– Не дочь она мне! У меня другая дочь теперь, а эта лярва поганая давно ей быть перестала.
Роман вздохнул, щелчком пальцев отправил бычок в полет.
– Да, милая, конечно.
Тома фыркнула, точно недовольная лошадь, и ушла обратно в дом.
Унук хихикнул.
– А уши греть плохо, Том! Лан, Евгенич, пойду. Не болейте.