Романов замирает.
— У тебя хорошая подруга. Она заботится о тебе. Правда, я не совсем понял, что она имела ввиду…
Господи. Ну о чём он говорит? Сказал бы уже быстрее то, что хочет. Не Тири ведь обсуждать пришёл?
Я должна сказать всё это вслух. Но не могу. Слова застревают где-то в районе груди, и если я открою рот, то оттуда выльются всхлипы и рыдания вместо связной речи.
Романов суёт руки в карманы брюк, осматривается, а потом снова глядит на меня. Я не понимаю этого взгляда. Вижу лишь огонь в его душе, который Алекс выплёскивает на меня. Что скрыто за этим пожаром? Боже, говори уже скорее, иначе я потеряю сознание!
И он говорит:
— Зачем ты приходила сегодня, Маша?
Я удивлённо хлопаю ресницами. Тяжело дышу, пытаясь справиться с эмоциями, и выдавливаю из себя, хрипя:
— Поговорить.
— Так давай поговорим, — Алекс развёл руками, и снова переступил с ноги на ногу.
Он волнуется? Почему Романов волнуется?
— Который час? — спросила, протерев сонные глаза ладонями.
— Двенадцать.
— Двенадцать… — эхом повторила. — Как ты прошёл в общежитие? Спал с комендантшей?
Алекс скривился, словно от пощёчины. Я не могу удержаться. Мне больно. А когда мне больно, я защищаюсь.
— У меня ни с кем не было секса с того дня, как я показал тебе библиотеку.
Я замерла. Может ли это быть правдой? Прошло два месяца. Мы с ним были вместе всего один раз. Один раз за два месяца. У Романова?
Видимо смятение отразилось на моём лице, потому что Алекс хмыкнул и поинтересовался:
— Думаешь, я озабоченный маньяк?
— Были такие мысли, если честно, — откровенно ответила.