Эмма ощущала тяжелую и приятную сытость, к которой примешивалась усталость. Ноги гудели, перед глазами временами все еще вставали картинки боя, которые не ужасали, не пугали, а казались самой обычной жизнью. Частью жизни.
Ведь борьба за выживание теперь занимала все основное время. Стала обыденностью, простой вещью, как завтрак или выбор одежды.
Хотелось помыться и лечь спать. Чтобы было тепло, уютно и безопасно. Чтобы смешная кудрявая девочка играла в коридоре и можно было слышать ее смех, чтобы где-то переговаривались сильные и смелые братья Ник и Жак. И чтобы быть уверенной в том, что с Колей все будет в порядке.
В этот момент в дверях появилась Мэй-Си – та самая женщина, которая была женой Люка и матерью кудрявой девочки.
Она быстро приблизилась, посмотрела в упор на Эмму, покачала головой и на чистом всеобщем языке сказала:
– Мне очень жаль. Мальчика спасти не удалось. Он умер.
Когда несешься на магнитной доске, увеличивая скорость и пытаясь войти в поворот, падать очень больно. Короткий миг полета, понимание, что сделать уже ничего нельзя, только вытянуть руки – и удар. А дальше погружение в боль, искры из глаз и сознание собственной беспомощности.
Эмма смотрела на Мэй-Си, смотрела прямо в зеленые глаза, которые будто светились и казались слишком светлыми, слишком мягкими для той, что носила серую форму пилота крейсера. И ощущала, как разрастается внутри ужас и боль, как реальность обрывается и превращается в кошмар.
Случиться могло что угодно. Взорвалась станция, погибли все роботы, перестал существовать Мартин. Но Колька-Колючий был всегда. Как надежное пристанище, как уверенность в том, что завтрашний день наступит. Он был как якорь для корабля, как весла для лодочника.
И, глядя в зеленые глаза Мэй-Си, Эмма поняла, что теперь у нее ничего не осталось. На самом деле ничего не осталось – ни семьи, ни дома, ни друзей. Она одна во всей Вселенной. Огромной и мрачной Вселенной, где всем заправляют роботы.
Слез не было. Сухим и каким-то чужим голосом Эмма проговорила:
– Я хочу его увидеть.
Мэй-Си кивнула.
Они снова оказались в длинном коридоре со стеной из матового стекла, снова под ноги попался игрушечный дракон, которого так и не нашла девочка с непослушными кудряшками. И наконец миновали распахнутые двери медблока.
Колька лежал на кушетке с голубыми простынями, и одна рука его свисала вниз. Неподвижная рука, пальцы которой уже никогда не пробегут по монитору планшета. Бледная кожа отливала желтизной, крепко сомкнутые губы казались лишенными всех красок. На безмятежном лбу – ни морщинки, ни складочки. Будто только сейчас Колючий успокоился, и любые трудности враз перестали его волновать.
Эмма провела рукой по слегка отросшим волосам, вздохнула. Она по-прежнему не могла плакать, но внутри бушевал пожар, сжигающий все живое.
– Он умер от повреждений мозга. Сильный удар по голове. Когда вы принесли его, он был уже мертв, хотя сердце все еще работало. Мозг перестал действовать. – Мэй-Си попробовала обнять Эмму, но та отстранилась.
Не надо ничего говорить. Какая разница – что первым погибло? Хотя это так похоже на Колючего. Он уже был мертв, но его сердце все еще билось, и он все еще любил Эмму. И последнее, что умерло в нем – это любовь.
А Эмма так ни разу и не поцеловала его.
Она наклонилась – сомкнутые ресницы оказались совсем рядом – густые, черные и короткие. Холодные губы были мягкими и солеными. Вкус крови – мелькнуло в голове. Их первый и последний поцелуй имел вкус крови. Но она все-таки поцеловала Колю. Она все-таки сделала это.