Игра

Про «убивать» он напомнил зря — Саша нервно прикусил губу, снова вспомнив, что произошло меньше часа назад.

— Посиди пока, я сейчас, — Рогозин захлопнул дверцу машины. — И нос вытри, кстати, там салфетки есть. А то смотреть страшно, жертва милицейского произвола…

— Это что, был очередной хитрый план? — тихо сказал Саша, когда его шеф, коротко переговорив с ментовским начальством, вернулся и сел в машину. — На этот раз я был наживкой для маньяка?

— Тебя что, и по голове били? — спросил Игорь, глянув на него сочувственно, и завел мотор, выруливая потихоньку с площадки. — Слушай, один полюс, к которому может скатиться психика оператора — это шизофрения, вера во все, что возникает перед глазами… А вот второй — это паранойя. Когда никому и ничему не веришь. Тоже опасно, между прочим.

— Но почему… почему я? Он говорил, что чувствует некую связь со мной…

— Саша, еще раз советую — включи мозги, пожалуйста, — сказал Игорь обманчиво-ласковым тоном, но парень почувствовал в его голосе скрытую угрозу. — Если бы я знал, что маньяк — вот этот твой преподаватель, ты думаешь, я бы не сдал его в ту же секунду? Зачем такие сложности?

В машине повисло напряженное молчание. За окном тянулся все тот же пустырь.

— Он был… вампиром, — Саша наконец заговорил, нарушая гнетущую тишину — шум мотора не в счет, он уже успел стать привычным.

— Похоже на то, — кивнул Игорь. — Если это про него ты мне рассказывал…

— Тогда зачем ему убивать? Тянул бы и дальше из студентов потихоньку…

— Вампиры — они как наркоманы. Им нужно все больше и больше, потому что привыкание развивается. А в момент насильственной смерти человека… да любого живого существа, даже растения — энергии выделяется немало. Это даже приборами зафиксировано, давно еще. Но обычно вампиры до этого не додумываются… а у этого, видимо, склонность была. А самое паршивое, что он ведь эту энергию почти не использовал… Догадываюсь, почему после него оставались такие мощные возмущения энергии … что любые следы перешибали, вот и найти его не могли. Ему же самые крохи перепадали, у него ведь каналы как были блокированы, так и оставались… снимал, так сказать, сливки с первого импульса, а остальное — в землю уходило…

— Пожалуйста, хватит, — прошептал Саша, чувствуя, как к горлу подступает комок. — А то… когда вы так говорите, создается впечатление, что вам не жертв его жалко, а того, что энергия впустую расходовалась. Я понимаю, что, наверное, это в чем-то правильно, но, пожалуйста, не надо сейчас…

— А у меня создается впечатление, что тебе маньяка этого жалко, — жестко сказал Игорь. — Ты понимаешь хоть, от какой твари избавил мир? Да, меня возмущает больше всего, что он их убивал зря. Можно понять любого, кто преследует какую-то цель… даже если его цель диаметрально противоположна твоей, и тебе придется убить его во имя собственной цели и долга. Но вот так, из чистой звериной жестокости…

— Хватит, — снова попросил Саша. Он чувствовал мокрые дорожки от слез на щеках, и понимал, что сдерживаться больше не сможет… оставалось только прикрываться рукавом от Игоря, в попытке сохранить хоть какое-то подобие достоинства. — Пожалуйста, не надо. Этого вашего цинизма. Я понимаю, это, наверное, профессиональное. Как у врачей. Наверное, иначе нельзя. Только не сейчас…

— Ладно, — сказал Рогозин, и больше за всю дорогу не проронил ни слова. А Саша давился слезами, отворачиваясь к окну, и думал о том, что, как только они хоть куда-нибудь приедут, он выскочит из машины и уйдет пешком домой. Но когда машина остановилась, майор заглушил мотор, а потом вдруг притянул к себе Сашу, обнял его ласково, прошептал на ухо «ну иди сюда, маленький мой», и парень неожиданно для себя разрыдался, уткнувшись в его плечо, и заливая слезами очередной пижонский галстук.

— Я же видел его… видел… — шептал он сбивчиво, сам не зная толком, что хочет сказать, как объяснить всю эту боль, ужас, отчаяние?

Игорь только молча гладил его по волосам, видимо, честно выполняя обещание воздержаться от циничных лекций на тему жестокости окружающего мира.

Они долго сидели, обнявшись, и в машину начали закрадываться сумерки, стирая очертания предметов. Когда Саша, еще всхлипывая, поднял наконец голову, он уже не мог разглядеть лица Игоря.

— Пойдем, — сказал тот, нехотя отпуская его и выбираясь из машины.

Саша вылез вслед за ним, чувствуя себя совершенно обессиленным. У него натуральным образом подкашивались ноги после всего пережитого — пришлось облокотиться на машину, пережидая приступ слабости.