Остров Смертушкин

Тетьфрося была не так уж проста, как казалась. Конечно, выглядела она обычно – цветастый байковый халат, немного побелевший под мышками и заботливо заштопанный у карманов, уютные войлочные тапочки, на голове ежемесячно взбиваемые парикмахером тугие седые кудельки, сквозь которые просвечивал розовый череп, тяжеловатая походка.

Весь подъезд бегал к Тетьфросе гадать на кофейной гуще.

Она ставила на идеально чистую электрическую плиту старенькую медную турку, все то время, пока кофе закипал, всматривалась в черную жижу, как в бездонный омут, потом подавала очередному просителю изящную чашечку из немецкого фарфора и светски беседовала с гостем, пока тот наслаждался кофейной горечью.

Никакой кухонной философии, обычные пенсионерские разговоры: о том, что кости ломит к дождю и что очередной депутат-выскочка – очевидный козел, по глазам же видно, даже можно листовки его не читать.

Когда кофе в чашечке заканчивался, Тетьфрося одним движением опрокидывала ее на блюдечко с выцветшими павлинами, несколько минут, близоруко сощурившись, смотрела на растекающуюся жижу, а потом начинала выдавать такие подробности из интимной жизни вопрошающего, что у того по спине порой даже пробегал неприятный холодок.

Никто не понимал, как у нее это получается, что это за дар такой странный, и почему она, обладая такими способностями, ютится в убогой однушке вместо того, чтобы устроиться консультантом, да хотя бы к одному из так презираемых ею депутатов. Уж тот бы Тетьфросю озолотил, во дворец перевез, соболя на ее ссутулившиеся под бременем трудной судьбы плечи набросил.

Например, некой Елене Петровне, грузной и печальной бухгалтерше с восьмого этажа, Тетьфрося рассказала, что та вскорости станет чуть ли не графиней и будет жить в замке с прудом и лебедями.

– По утрам на балкон выходить будешь и там кофе пить, угодья свои озирая, – полузакрыв выцветшие от старости глаза, бубнила Тетьфрося. – Балкон у тебя будет с резными перильцами, а у входа в дом бронзовые львы.

Елена Петровна разве что в юности была натурой сентиментальной, поэтому всерьез к предсказаниям не относилась. Хотя слушать было приятно, что уж там. Да и утешительным казался тот факт, что буквально за неделю до того Тетьфрося намекнула энергичной пенсионерке с пятого этажа, любительнице лыжных прогулок, оздоравливающих голоданий и даже купаний в проруби, что пора бы той навести порядок в бумагах да решить вопрос, кто из детей вскорости наследует ее квадратные метры. Пенсионерка страшно оскорбилась, даже сказала на прощание, что уж точно переживет всяких там, которые хлещут кофе литрами, пока она завтракает кашей на воде и бегает от остеохондроза в парке по утрам. Но, видимо, убежать от остеохондроза было проще, чем от судьбы, потому что спустя всего четыре дня пенсионерку насмерть сбил потерявший управление автомобиль – средь бела дня, на пешеходном переходе, на глазах у десятков людей.

А у бухгалтерши Елены Петровны была сложная судьба. Почти пятнадцать лет назад она развелась, и с тех пор не нашлось ни одного желающего, который хотя бы в театр ее пригласил. Взрослые дети были неудачниками, и Елена Петровна пахала как лошадь, чтобы и себя не обидеть, и им деньжат подбрасывать. Она была болезненной и унылой, носила преимущественно коричневое, развлекала себя поглощением домашней выпечки под вечерние телепередачи, что тоже не добавляло ей красоты и бодрости.

Но в стране грянули перемены, и буквально спустя пару недель после кофепития у соседки Елена Петровна оказалась в нужном месте в нужное время и получила приглашение на работу в иностранную фирму. Там она, быстро сориентировавшись, правильно перераспределила денежные потоки. А лишние деньги, как всем известно, омолаживают и бодрят. И вот уже у снулой Елены Петровны новое красное платье, свежий платиновый блонд от парикмахера-итальянца и лукавый блеск в глазах. А дальнейшее – дело техники небесных шахматистов.

Однажды в их фирму на переговоры приехал австрийский партнер. В то утро лицо Елены Петровны покрывал слой нежнейшей розовой пудры, а могучая грудь была упрятана в супер-пупер бюстгальтер, который делал из нее почти порнозвезду. Они обменялись взглядами поверх скучных бумаг, потом австриец попросил показать ему Красную площадь, деликатно умолчав, что это его примерно пятнадцатый визит в Москву и в центре города он ориентируется даже лучше этой толстушки-бухгалтерши в красном. В общем, всё закрутилось быстро. Для мятежной русской души жизнь на подобных скоростях – практически норма, слишком уж часто на наших землях меняются декорации, слишком уж велик страх, что сейчас придет кто-нибудь и все у тебя отберет, поэтому жить лучше на полную катушку, не экономя ни эмоции, ни деньги, ни возможные сюжеты. А для австрийца это был ход конем – улететь в командировку и вернуться с женой. История умалчивает, был ли он графом, но к древнему аристократическому роду точно принадлежал, и был у него пусть и не замок, но приличных размеров особняк. Нескромный по меркам деревеньки, в которой он жил. Были у входа и скульптуры-львы, и балкончик с резными перилами, на котором Елена Петровна и, правда, полюбила пить горячий кофе по утрам.

После этой истории, развернувшейся на глазах у всех соседей многоэтажки, Тетьфросю зауважали еще больше.

Жили в их доме и две девочки-сестры. Старшую звали Ларисой, и ей с самого детства была назначена роль первой красавицы. Смуглая, изящная, волоокая – она еще в нежнейшем возрасте умела взглянуть из-под длинных ресниц так, что взрослые дивились, откуда столько вековой женской мудрости в этом наивном неопытном ребенке. И младшая, Настенька, у которой, казалось, и вовсе никакой судьбы не было, поскольку девица была не от мира сего.

Однажды девочек привели показать Тетьфросе. Мать волновалась за обеих, но по-разному. За старшую волновалась, что та отобьется от рук да в подоле принесет. А за младшую – что та навсегда так и останется в одиночестве.

Тетьфрося сказала, что девочек посмотрит, но каждую лично, и матери при их разговоре присутствовать нельзя.

Первой с Тетьфросей уединилась старшенькая, Лариса. Она уже превратилась в девушку, к суеверию вроде гадания на кофейной гуще относилась весьма скептически, но, чтобы не обижать мать, согласилась. Наедине с гадалкой Лариса провела от силы десять минут, а когда вышла из кухни, только плечами пожала – ничего особенного ей не сообщили. А вот с Настенькой Тетьфрося сидела долго. Час прошел – тишина за плотно прикрытой кухонной дверью. Два прошло – всё та же тишина. Мать уже волноваться начала. Наконец Настенька выплыла из кухни. Кажется, никогда раньше она не общалась ни с кем из посторонних так долго.

Тетьфрося была скупа на объяснения.

– Захотят девки, сами расскажут. Я чужими секретами ни с кем не делюсь, принцип у меня такой.

Вечером за ужином Лариса охотно рассказала матери обо всем, что произошло с ней за плотно прикрытой дверью Тетьфросиной кухни.