При назначении пособия потребовалось свидетельство о рождении, а его-то у меня нет, значит, необходимо решение комиссии. Устное заявление моей мамы во внимание комиссией не было принято. Путем визуального осмотра, проведенного медицинским работником, членами комиссии, по зубам и росту был установлен мой возраст, и записано, что я рожден в 1941 году.
Родился я в православной семье. Не скажу, что родители были верующими, но в церковь ходили регулярно, особенно по праздникам. В доме в красном углу, как и положено, висели иконы, убранные рушниками, лампадка. Правда, из-за отсутствия масла она зажигалась не часто. Из многочисленных церковных обрядов запомнилось, как на Деды (праздник был зимой) под иконы с вечера ставилась сваренная из перловки кутья, которую мы с большим аппетитом съедали утром.
И, конечно, встреча и проведение таких праздников, как Пасха, Троица, Ушесть, Никола, Яблочный Спас и других, как тогда говорили, престольных праздников.
О глубине веры отца не знаю. Когда он погиб, мне было три года и один день. Отношение мамы к религии было сложным. В разговоре со мной она заявила, что попам не верит, но там (палец кверху) кто-то есть.
Недоверие к «попам» не мешало ей до последних дней посещать церковь и петь в церковном хоре. Причем, видимо, делала это неплохо, так как по праздникам поощрялась руководством прихода рушниками или продуктами.
Дядя Андрей Бут (Алабон) был церковным старостой и, по совместительству, звонарем. Но особой набожности у него я не замечал.
Пожалуй, единственная набожная семья из моих многочисленных родственников (только у отца было 8 сестер) – это семья дяди Андрея Кулая, проживавшая в деревне Котловица. Вот они верили искренне и крепко. Особой набожностью отличалась моя двоюродная сестра Ольга. Все свободное от работы время она посвящала или молитвам, или чтению религиозной литературы. Ее родные братья Александр и Дмитрий больше тяготели к мирским делам. Двоякое отношение было у дяди Андрея. Кажется, верил искренне. Держал все посты. Церковь посещал регулярно. Но за всяким постом следовало разговение. Вот это испытание он не выдерживал. Сразу после церкви заходил к нам или кому-то из родственников в гости. Принимал стакан самогона … и дальше, как говорят, «хоть святых выноси».
Остальные родственники по праздникам посещали церковь, иногда держали пост (хотя чаще всего он был вынужденным), во всех домах в «красном» углу висели иконы, иногда, садясь за стол, крестились. И в этом плане они ничем не выделялись среди своих односельчан.
Вот такая краткая характеристика отношения моих ближайших родственников к религии.
В любой семье, даже во времена жестких запретов, придерживались твердого убеждения, что ребенок должен быть крещен. Встал вопрос и о моем крещении. Крестины в деревне – это серьезное мероприятие. Прежде всего, нужно накрыть стол для угощения многочисленных родственников. Решение вопроса о крестных отце и матери тоже не из простых. Главное, чтобы это были хорошие люди. Но хороших людей много. Вот здесь-то и встает вопрос – как бы кого не обидеть. В моем случае все решилось довольно быстро. Кумом будет Федор Ясиновец, а кумой Федора Кривчик. И правильно – зачем выбирать других, если эти крестили трех предыдущих детей.
Вопрос с угощением тоже был решен. Дату совершения обряда назначили. Самогона нагнали. Закуски приготовили.
Тогда службы в церкви в нашей деревне Селец еще не возобновились, церковь на работала, и поэтому обряд крещения нужно было провести в ближайшей церкви, расположенной в районном центре Брагин.
В назначенный день кумовья запрягли лошадь в сани, взяли младенца, то есть меня, и направились исполнять свой христианский долг. Все шло по ранее разработанному плану до тех пор, пока не вмешались… партизаны. Почему-то именно в этот день партизаны соединения Сабурова (автор книг «За линией фронта», «Отвоеванная весна» и др.) решили разгромить немецкий гарнизон в Брагине. В итоге, попав под винтовочно-пулеметный огонь с двух сторон, перепуганные кумовья развернули лошадь и, выжимая из нее максимальную скорость, покатили обратно в родную деревню Селец. По рассказам крестной матери, около деревни Тельман они немного пришли в себя, отдышались и стали думать, как же им быть. Возвращаться в Брагин страшно, бой еще не закончился. Остается ехать домой, но ребенок-то не крещен, а стол уже накрыт. Народ оповещен и, наверное, ждет с нетерпением. В конечном счете, решили – скажем, чтовсе нормально, ребенка окрестили, назвали Иваном.
Так и сделали.
Разве мог я допустить хотя бы мысль о том, что спустя почти тридцать лет мне придется встретиться с одним из активных участников событий, в результате которых я мог бы остаться некрещенным. Трудно поверить, но этим человеком оказался мой тесть Василий Михайлович Волчков. В том бою за Брагин командир взвода разведки отряда Сабурова Василий Волчков не только участвовал, но и отличился, за что был награжден орденом Боевого Красного Знамени за номером 50907 (тогда орден был еще на закрутке). К нашему глубочайшему сожалению, не любил наш дедушка рассказывать своим внучкам о прошедшей войне, и своем участии в ней. На все вопросы был один ответ «А зачем вам это надо?».
Хотя рассказать было о чем. Тесть прошел войну с первого до последнего дня. Попал в окружение под Киевом. На ручной дрезине добрался до брянских лесов и был одним из первого десятка партизан партизанского соединения А. Сабурова, считался одним из лучших разведчиков. Имел личный партизанский счет, на котором значились несколько пущенных под откос эшелонов. Несколько раз был ранен. Дважды представлялся к «Герою». Кроме ордена Боевого Красного Знамени был награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны, медалью «За отвагу».
Василий Волчков после войны
Мемуары, которые он начал писать по просьбе дочери и внучек, закончились на первом десятке страниц. А как хорошо начал: «Ты видишь дым над лесом, Захар? Это горит моя родная деревня». Захар Никитин – краснофлотец, с которым вместе пробирались до брянских лесов, а затем и воевали в партизанском отряде, тоже был немногословен и воспоминаний не оставил. Поэтому нам остается довольствоваться тем малым количеством написанного, да рассказами о подвигах тестя в книгах Александра Сабурова и комиссара их «диверсионного партизанского отряда имени 24-летия РККА» Захара Богатыря.
Но вернемся к истории с моим крещением. Спустя некоторое время крестная пришла к моей маме и со слезами на глазах рассказала, как все было, и начала просить прощения за обман. Прощение ей было дано, и началась подготовка к моему второй крещению. Со второго захода всё прошло благополучно, и мое крещение состоялось не только в сознании односельчан, но и фактически.
Хочу заметить, что почти до первого класса, а возможно и чуть позже, я был примерным прихожанином. Мы с Колей Мироненко не пропустили ни одного причастия. Обычно это выглядело так. К началу церковной службы мы приходили к церкви, играли в свои незамысловатые игры (чаще всего – в «ножики»), периодически интересуясь тем, что происходит внутри храма. Храм – это по содержанию, а по форме – это была обыкновенная деревенская изба, на крыше которой установлен крест, а на углу дома повешен кусок рельса (вместо колокола). Но, как только начиналось причастие – быстренько пробирались в первые ряды и становились перед батюшкой. Старушки, регулярно посещавшие церковь, уже знали нас в лицо и с улыбкой шептали друг другу: «Пропустите постоянных богомольцев». Получив чайную ложечку вкусной жидкости от батюшки Проневича, и закусив кусочком пресной булочки, мы с сознанием исполненного христианского долга удалялись из храма. Кстати, по воспоминаниям, кагор был просто отличный!
ebooksa