Я ругала себя всю дорогу…
Прекрасно понимая, что эта неуместная жалость может стоить мне не только свободы, но и жизни, я тащилась назад и злилась… На этого мужика — не мог сдохнуть до моего прихода! На себя — куда поперла, дура… Жить надоело?! На этот мир — твою ж налево, что за уродская ситуация-то! Возможно, именно поэтому я дошла довольно быстро. Экспозиция не изменилась. Три тела и раненый. Но вот он очнулся и сипел. Я выдохнула… Даже подходить к нему мне было страшно. Это довольно здоровый мужик, он может просто поймать меня за руку и свернуть шею. Мой рост в этом мире был невысок. Возможно, чуть больше метра шестидесяти. А он — здоровый, как лось…
Смотреть сейчас его раны было вполне бесполезно. Луны давали свет яркий, но неверный. Тени ложились двойные, и предметы выглядели при таком освещении странно. А уж рассмотреть раны и почистить-забинтовать я и вообще не смогу. Но раз это тело шевелится — шансы у него есть.
Воду я налила в единственную кружку и подходила очень осторожно, готовая при малейшем проявлении агрессии отскочить и бежать, бросив все вещи. Ну, не совсем все, конечно. Котелок, немного продуктов, пару чистых тряпок. Сам рюкзак остался метров за пятьсот отсюда. Если что, сходить я за ним успею.
Воняло от мужика знатно. Похоже, он еще и сходил под себя…
Наконец, резко выдохнув, я решилась.
— Пить хочешь?
В ответ шипение, совершенно не разборчивое…
Я встала на песок на колени, близко к его лицу, зачерпнула ложкой из чашки и влила немного воды в пересохший рот… И еще немного…
Я успела споить ему грамм двести воды за час, не меньше, когда он предпринял попытку встать.
Я, оказывается, отсидела ногу, поэтому отскочить не смогла, просто повалилась на бок. Но и он встать не смог… Беспомощно подергался и потерял сознание… Или уснул? Понять точно я не сумела, но, потрогав его за руку, решила, что он слишком холодный и его знобит. Подложила под голову свернутую рубаху и накрыла рогожкой. Потом пошла разводить костер.
Сапоги стянула с большим трудом. Потом помою и высушу. На ногах у него было что-то вроде тонких вязаных гольф.
Песок был достаточно холодным, если он еще и простудится — точно не выживет. И да, он обмочился, поэтому стащила с него вонючие брюки и перекатила его на рогожку, но поняла, что ближе к костру подтащить вряд ли смогу. Или попробовать? Минут двадцать я, упираясь, тащила рогожку с телом ближе к костру. Дотащила…
По берегу я собирала камни, клала их возле огня, ждала, пока они нагреются. Некоторые из них перегревались, такие я брала рукой, замотанной в тряпку, и кидала в воду. Потом сообразила, что проще сразу греть камни в кипятке. Температуру проверяла сунув палец в воду — боялась еще и обжечь его. Горячими камнями я обкладывала его ноги, подкладывала под бока, вложила в каждую руку по булыжнику. Держать он, конечно, не мог, но ладони лежали на теплом. Постепенно он перестал трястись и согрелся. Как я уснула сама — не заметила. Проснулась от утренней свежести. Костер прогорел и было светло и чуть зябко — сказывалась влажность воздуха. Этот мужик опять замерз, но был в сознании. Вставать не пытался, часто закрывал глаза, его снова знобило.
— Сейчас я разожгу костер, потом посмотрю твои раны. Ты меня понимаешь?
Он очень сипло и очень тихо сказал:
— Да… Пить…
Но костер я развела раньше. Благо, покойнички оставили запас дров.
Поила я его так же, с ложки, горячим чаем. Снова грела камни в котелке, согревала его. Когда двигаешься — самой не холодно.
У него потеплели руки, да и зубами стучать он перестал. Значит — нужно варить суп. Куртку я сниму с него, когда станет совсем тепло. До полудня я успела покормить его жидким супчиком — он сразу уснул, оттащить трупы, которые уже начали вонять, предварительно срезав с них рубашки, в море. Тратить силы на похороны я не стала.