Незнакомец

– А разве когда-то я был? Разве когда-то я для тебя что-то значил?

Нет же. Иначе не стояли бы здесь: я пустой, даже на злость неспособный; она подавленная и в этой подавленности совершенно безумная. Глаза блестят, тело озноб бьёт… Словно мгновенье ещё и сдастся на растерзание подступающей к горлу истерике.

– Глеб, – уже и имя моё с трудом выговаривает и руки, исполосованные вздутыми дорожками вен, в кулаки от отчаяния сжимает. Другая совсем, на милую девчонку в съехавшей набок панамке даже издали непохожа… Наверное, отчасти поэтому сердце не реагирует на её мольбы и бьётся сегодня размеренно, без ненужных скачков.

– Успокойся, Марин. Сама подавай на развод, и тогда разойдёмся по-человечески. Получишь нашу квартиру в центре, машину, что я тебе подарил. Наверное, по твоим меркам это немного, но на большее не надейся.

Не теперь, когда в трёх шагах от меня кряхтит точная копия моего брата. Отчаянно извивается, наверняка тратя кучу сил на неудачную попытку выпутаться из пелёнки, и, краснея от напрасных потуг, грозится вот-вот истошно закричать…

– А если не захочу?! – наверное, так же истошно, как это делает его мать, проворно подскочившая на ноги и теперь с вызовом плюющая свой вопрос в моё спокойное лицо. – Если не дам тебе развод? Что тогда?

– Тогда передай Славке, чтоб оставался, – зыркаю на неё выразительно, а она бледнеет, хватаясь ослабевшими пальцами за завязки на  блёклой сорочке. – Не усложняй, Марин. Хуже от этого будет только тебе.

Бросаю холодно, и к выходу иду. В тишине, сдобренной лишь еле различимым писком крошечного человечка, до которого Марине сейчас никакого дела нет.  Она стоит, не двигаясь посреди палаты, а я отрезаю её от себя плотно прикрытой крашеной дверью. На этот раз навсегда. Прошлое в прошлом. Иначе настоящее не обрести.

Саша

Не жду я его. Не жду с той памятной ночи, когда на заснеженном крыльце роддома, в последний раз проводила его сутулую спину блеснувшим сочувствием взором. Не жду вот уже долгих семь дней, каждый из которых отчего-то провожу у окна. В одной руке телефон, молчаливый и оказывается совсем бесполезный, в другой меняющиеся пуговицы от моих однотипных блузок. Господи, ведь не жду, но всякий раз, когда тёмный двор подсвечивают фары чёрных автомобилей, непременно отрываю очередную заклёпку, как и все предыдущие оказывающуюся совершенно беззащитной перед натиском моих взволнованных пальцев. Напористых, нетерпеливых, и прямо сейчас смыкающихся на очередном трофее. На этот раз – перламутровая. Прячу её в карман, грустно улыбнувшись собственной глупости, и, аккуратно обогнув застывших в ожидании  людей, стену плечом подпираю.

Сегодня хотя бы есть на что списать чрезмерную нервозность. На этих вот посетителей, что выстроились в шеренгу вдоль забитых прилавков и теперь весело переговариваются, наблюдая за хлопотами моих кассиров: Юлька, в новенькой форме, со знанием дела выбивающая длинные чеки, и молоденький паренёк, только вчера принятый мной на работу. Бестолковый, ведь за последние двадцать минут мне дважды пришлось шпынять его за нерасторопность, но, хочется верить, легко обучаемый: непослушное облако курчавых рыжих волос, наконец–то, собрал в тугой хвост, путать названия ещё горячих фирменных пирогов перестал и теперь куда проворнее лавирует между сдобой и аккуратно нарезанными салатами…

Не верится до сих пор. В то, что Артур всё же сумел реанимировать моё дело, и что всё-таки справился с темпераментными сотрудниками, сегодня впервые на моей памяти так слаженно отработавшими добрые четыре часа – обед пережили, а одно это достойно похвалы!

–  Рано ещё расслабляться, – хотя  Волков, похоже, в этом вопросе со мной, как всегда, несогласен. Становится рядом, по-свойски поддевая меня плечом, и, уложив локти на внушительном животе, со знанием дела роняет:

– Это только начало, Саш, так что не надейся, что такой ажиотаж будет всегда. С твоими управленческими способностями очередь из покупателей –  это что-то из разряда фантастики, понимаешь?

– Нет, – поджимаю губы, воинственно подобравшись, а он хохочет, опять задевая меня плечом:

– Шучу. Удержаться не мог – последний день как-никак. Да и разорение, правда,  исключать ещё рано: дашь слабину, и вся эта троица опять сядет тебе на шею. По старой памяти. И уже никакие подарочные пончики ситуацию не спасут.

Ароматные пончики, щедро присыпанные сверху сахарной пудрой… Раньше могла похвастаться лишь их изображением на стене, а теперь с непередаваемым восторгом слежу за тем, с каким аппетитом их уминают дети. Смеются, пачкая носы белой сладкой пыльцой, и пока их мамочки ломают головы над ассортиментом представленной за стеклом выпечки, эти чумазые кнопки торопливо утирают рукавами. Довольные, а разве не об этом я когда-то мечтала?

– Спасибо, – касаюсь мужского плеча, на этот раз глянув на бесноватого повара с искренней благодарностью, и прежде, чем он кивнёт, лениво потянувшись к вешалке за своей неприлично дорогой курткой, вопрос не сдерживаю. – Куда ты теперь?

– А чёрт знает. Меня вроде никто не гонит, должность шеф-повара так и осталась за мной, а с новым руководством уже не то… Глеб же свою долю вот-вот продаст, – Волков тоскливо вздыхает, а я на свои руки пялюсь, на чём свет ругая себя за неуместное любопытство. Ведь стоит услышать знакомое имя,  они по привычке принимаются теребить краешек новенького пиджака.

Господи, и для кого наряжалась? Если людям до меня никого дела нет, а Ковалевский… Исчез и обо всех переменах в его жизни я узнаю вот так: словно между делом, на открытие обновлённого кафе, от человека, которого по началу всей душей недолюбливала. Недолюбливала, а теперь краснею, когда он участливо  касается моего предплечья: