Все цветы Парижа

Продавщица шевелила губами, но я не слышала ее голоса. Я вообще ничего не слышала. Меня слишком заворожил экран. Внезапно мир вокруг меня заскрежетал тормозами и остановился, когда лоскутки моей жизни начали складываться воедино. Я чувствовала, как они двигались у меня в мозгу, словно фрагменты затейливого пазла, и создавали ясную картину. Со слезами на глазах я смотрела на экран и тут снова услышала голос продавщицы.

– Мадемуазель? – сказала она. – Вашу карточку, пожалуйста.

– Я… э-э… простите, – пробормотала я, роясь в сумочке. Я протянула ей кредитную карточку и снова взглянула на экран, где гламурная блондинка обнимала красавца-актера на софе эпохи шестидесятых. Они пили мартини. Я знала, что будет потом. Он поставит пластинку. Друзья придут на обед. Она догадается, что у него роман с ее подругой, и разобьет на кухне блюдо с суфле. Я знаю это! Знаю каждую деталь! Но в отличие от различных знаний в моем мозгу – песен, случайных фактов, умения перечислить американские штаты в алфавитном порядке, – это нечто другое. Я знала без тени сомнений, что это воспоминание глубоко и неразрывно связано со мной.

– Мадемуазель? – раздался снова голос продавщицы, выдернув меня из глубин моей памяти, которая казалась мне сейчас запертым склепом, ключ от которого мне дали только сейчас.

– Ваш чек. – Она опять вернулась в торговый зал, где женщина и ее дочка-подросток пытались привлечь ее внимание.

– Подождите, мадам, – сказала я.

Она повернулась ко мне, и я показала на телеэкран.

– Этот фильм и этот актер. Вы, случайно, не знаете, кто он? Я пытаюсь его вспомнить, но… – Я покачала головой. – Не могу.

Она повернулась к экрану и наморщила лоб.

– По-моему, это американский актер… Уэс Уильямс. – Она еще пару мгновений смотрела на экран. – Да, точно он.

Я смотрела на экран, на обаятельную улыбку актера, смотрела, как он закуривал сигарету.

Продавщица смерила меня удивленным взглядом, словно я прилетела с Марса.

– Я думала, что все американцы знают Уэса Уильямса.

Она ушла к другим клиентам, а я все смотрела на экран. Дело в том, что я знала этого актера. Знала всеми клеточками моего тела. Уэс Уильямс – мой… отец.

Я закрыла глаза и снова услышала шорох ветра в кронах пальм и тихий звон ветряных колокольчиков… На этот раз я маленькая, лет семи, не больше. Я бегу вокруг лужайки возле дома в Калифорнии, в Сан-Диего. Это тот же самый дом, как в моих предыдущих видениях, только на несколько лет раньше.

Возле бассейна лежит в шезлонге красивая женщина и читает журнал. Я подбегаю к ней и устраиваюсь у нее под боком.

– Мамочка, – говорю я, играя золотым браслетом на ее запястье. – Когда папочка приедет домой?

Она снимает большие темные очки, и я вижу, что она недавно плакала.

– Я не знаю, доченька, – отвечает она. – Надеюсь, что скоро.

Скачок во времени. Мне уже десять лет, может, одиннадцать. На мне вельветовые брючки и водолазка. Я стою на лужайке возле дома и лижу попсикл. Из кухни доносятся крики. Мужской голос. Женский плач. Звон разбитой посуды.