Грэй улыбнулся:
– Спасибо. Я строю очаг. Мы можем поджарить их на обед.
* * *
Как выяснилось, даже с помощью зажигалки было трудно развести огонь без газет или другой растопки. Вся древесина на берегу, какую мы могли найти, была сырая, и пламя каждый раз быстро гасло от ветра. Я совершила экспедицию в кустарник и подобрала несколько сухих веток.
– Может, они помогут, – сказала я.
Грэй положил их в костер и поджег конец ветки. Она загорелась, огонь перекинулся на соседнюю ветку, а от них загорелись и большие деревяшки. Я сбегала за моллюсками и положила их на камни у огня.
Мы наблюдали, как они жарились, как стали раскрываться их створки. Грэй взял одну раковину, но тут же отдернул руку.
– Ух, горячо.
Он сделал еще одну попытку и на этот раз перекидывал раковину в руках словно горячую картошку, но все-таки положил ее на камень, чтобы она немного остыла. Потом достал мякоть, которая затвердела и съежилась от жара, и положил в рот.
– Уж точно вкуснее муравьев, – сказал он, беря другую.
– Несомненно, – подтвердила я, пережевывая первого моллюска. Так он понравился мне больше, чем в сыром виде.
Я невольно думала все время об одном – скорее бы нас спасли. Теперь у нас горел костер, и я смотрела на небо и молилась, чтобы пролетел самолет.
– Как твое колено? – спросил Грэй.
– По-моему, ничего страшного, – ответила я.
Он достал из кармана другую полоску ткани и подошел ко мне.
– Надо поменять бинт, – сказал он. Я старалась не морщиться, когда он отдирал от моей раны присохшую ткань. Окровавленную ленту он положил на песок, а свежей умело обмотал мое колено.
– Вот, – сказал он. – Теперь следи за признаками заражения – это могут быть опухоль, усилившаяся краснота или боль.
Я кивнула.
– Я пойду спать, – сказал он. Подойдя к плоту, он взял ведро, зачерпнул из плота воды, выпил ее и скрылся в шалаше.
Я устала, но долго сидела, глядя на пламя, пока у меня не стали закрываться глаза. Тогда я тоже побрела в шалаш. Мне казалось странным делить ложе, если его можно назвать таковым, с чужим мужчиной, даже в такой ситуации.