- Поди…
-
- У нас нет на это вре…
- Скажи мне! – взревел он. – Скажи, что это значит!
На какое-то мгновение ему почудилось, что она заикается:
- Из этого не выйдет ничего хорошего.
- Хорошего? – услышал он своё хихиканье. – Боюсь, теперь уже слишком поздно. Я не жду от тебя ничего хорошего, сестрёнка. Мне нужна только
Она смотрела на него с задумчивой печалью, которую, как он знал, никто из Анасуримборов не способен испытывать. Не по-настоящему.
- Твои губы… - начала она, на глаза её навернулись слёзы, а голос источал фальшивое страдание. - Лишь губы твои исцелят мои раны…
Её голос скользил, следуя за призрачным рёвом, исходившим из чрева Горы.
- И что это за песня? – рявкнул он. – Как она называется?
Ему так хотелось верить её увлажненным слезами глазам и дрожащим губам.
- Возлежание Линкиру, - сказала она.
И тогда он потерял саму способность чувствовать.
- Песнь Кровосмешения?
Первая из множества предстоявших ему утрат.
- Оно гнетёт тебя, - сказал Харапиор, - это имя.
Всё, что мы говорим друг другу, мы говорим также и всем остальным. Наши речи всегда влекут за собой речи иные -произносимые впоследствии, и мы постоянно готовимся к тому, что их будут слушать. Любая истина, сказанная вслух, не является просто истиной, ибо слова имеют последствия, голоса приводят в движение души, а души движут голосами, распространяясь всё дальше и дальше, подобно сияющим лучам. Вот почему мы с готовностью признаём мёртвыми тех, кого уже не считаем живыми. Вот почему лишь палач беседует с жертвой, не заботясь о последствиях, ибо мы говорим свободно, лишь понимая, что дни собеседника сочтены.
И посему Харапиор говорил с ним так, как говорят с мертвецами.
Откровенно.