Стеклодув

— Это ты делаешь свое дело! Ты везде преуспел! А я нет, я понятия не имею, что мне делать и гожусь ли я хоть на что-нибудь! — я снова заплакала. — Я только целыми днями слушаю мысли о смерти и пытаюсь убедить себя, что мое существование кому-нибудь нужно, что мое появление на свет не ошибка природы. Но каждый день только доказывает мне обратное, каждый день я все больше хочу окончательно остаться одна, чтобы не мучиться… всем этим… — Я подняла голову, посмотрела прямо на него и сказала это: — Я больше не чувствую, что ты мой друг, Ян. Я больше вообще не чувствую, что мне нужен друг.

— Лося… — так привычно звучал его удивленный и тихий голос, будто предостерегающий от чего-то опасного. Ян затушил окурок, быстро подошел и, опустившись во второе кресло, нагнулся ко мне. — Послушай, какую ересь ты несешь? Хочешь, давай остановим твою истерику и поговорим спокойно… — он взял стеклянную фигурку с каминной полки, но я испуганно вскочила с кресла и отошла в глубь кабинета. Слезы стали постепенно отступать, оставляя меня, как берег после шторма.

— Нет, не нужно этого со мной делать, я говорю не только от порыва эмоций. Я много недель думала об этом, и я действительно не понимаю, зачем мне друзья. Этот разговор должен был произойти, не сегодня, так завтра.

— Уверена? Олеся, ты точно все обдумала и твердо решила, что хочешь отказаться от всего, что нас связывает, только потому что… по-твоему, для тебя в моей жизни нет места?

Я никогда и ни в чем не уверена, я — само воплощение сомнений в своих решениях. Я только пытаюсь себя спасти.

— Да, — тихо сказала я.

Молчание, повисшее в комнате, длилось чуть меньше вечности. Ян не моргая пожирал меня потрясенным и неверящим взглядом, уперев локти в колени и неестественно высоко подняв подбородок. Тени от огня танцевали на его лице. Он ждал, что я скажу что-нибудь ещё, но я не сказала. Мне было нечего сказать.

— Что ж, — наконец медленно проговорил Ян, подходя к столу и собирая свои бумаги, — видно, не слишком хороший из меня получился друг, раз все так вышло. Мне очень жаль, но так тому и быть. Я надеюсь, твое решение себя оправдает.

И он вышел из кабинета. Я стояла, обессиленно облокотившись на книжный шкаф и слушала его удаляющиеся наверх шаги. С момента нашего знакомства, оглядываясь на все ссоры, разделяющие нас обстоятельства и разное мировоззрение, ни разу мы ещё не были настолько далеки друг от друга. И только теперь, в эту самую минуту, я почувствовала себя по-настоящему одинокой.

Медленно и тихо, словно в оцепенении, покидала я свой любимый дом в тот день. Я не знала, смотрел ли Ян на меня из окна, не знала, что он чувствовал и о чем думал. Не знала, причинила ли я ему боль. Дождь кончился, велосипед был противно холодным и мокрым, я вела его около себя, тупо уставившись на дорогу и слушая пульсацию внутри черепной коробки, не в состоянии обдумать случившееся. Когда грязевая каша под ногами вдруг сменилась мощеными булыжниками, я спохватилась и обернулась, чтобы ещё раз увидеть дом Яна. Но, оказалось, я ушла уже слишком далеко.

9

Я чувствовала, как по лбу на щеки сползают капли пота. Край косынки, повязанной на голове, стал насквозь мокрым. Я втягивала спертый тепличный воздух, методично срезая тяжелые грозди маленьких ярко-красных помидоров. Девушка, которая работала со мной в паре, ушла на обед, и ничего не мешало мне упиваться своими суицидальными фантазиями. Эти мысли, словно пиявки, высасывали силы, заставляли каждые пятнадцать минут замирать и подолгу глядеть куда-то в одну точку, прокручивая в голове различные сценарии, а затем вяло и медленно продолжать работать. Такое апатичное состояние властвовало надо мной обычно по утрам, потом становилось легче, а с наступлением темноты все возвращалось на круги своя, обычно приводя с собой еще и призрачный голос Алисы.

Пока я вяло ползала между разлапистыми зелеными кустами, откуда-то со стороны дороги послышалось громкое, подозрительно знакомое ржание, и моя рука с секатором замерла прямо около выгнутого стебля. Через открытую дверцу ворвался голос Яна, тихий и далекий, мне показалось, он прозвучал громом. Снова раздалось ржание, голос Кука и смех его отца. Я осторожно выпустила из легких весь воздух, наверное, до последней молекулы, и с громким характерным звуком перекусила стебель. Гроздь помидоров плюхнулась прямо на землю.

На улице трое мужчин стояли около здоровенной строящейся теплицы, занятые оживленной беседой, а вокруг них сновали рабочие. Недалеко, на дороге, привязанный по ту сторону широкой металлической сетки Атом навострил уши и пристально глядел куда-то в сторону. Когда я вышла, Ян повернул голову, посмотрел на меня всего пару секунд, и вернулся к беседе. Кажется, в выражении его лица в эти мгновения не поменялось ровным счетом ничего, словно он увидел совершенно незнакомого человека. И от этой мысли мне почему-то вдруг сделалось невообразимо больно.

Я отвернулась, пытаясь не дать этому чувству власть. С момента нашей ссоры прошло всего два дня. Я как можно убедительнее говорила себе, что Ян уже давным-давно арендует у отца Кука теплицы и приехал по работе, что я могла сегодня оказаться не здесь, а в любой другой дальней теплице или вообще на огородах, и он никак не мог спланировать эту встречу. Но какое-то противное чувство разъедало все мои доводы как червь, сея сомнение и взращивая смутную надежду.

Я хотела войти обратно в теплицу, но в эту самую минуту что-то, что, наверное, называется интуицией, пригвоздило меня к месту. Я снова обернулась. Одни люди работали, другие разговаривали, где-то поблизости слышался шум мотора — эта узкая дорога выходила на другую, большую, ведущую к шоссе и прочь от фермерской зоны. Недалеко от Атома стоял грузовичок с открытой дверцей, я увидела, как Соня — семилетняя сестренка Кука — слезает с высокого сидения на ступеньку и спрыгивает на землю. Мужчины стояли к ней спиной, уставившись, словно бараны, на новую теплицу. Отец Кука размахивал руками, на что-то указывая, а Ян сосредоточенно кивал. Сам Кук, судя по его отстраненному виду и едва шевелящимся губам, вел мысленные диалоги на каком-то другом языке. Соня сначала сделала два осторожных шага, проверяя, отправит ли властный голос отца её обратно в машину, потом ещё один, а потом со всех ног бросилась к здоровенному черному коню, к которому, как она прекрасно знала, ей строго запрещено подходить. Я набрала в легкие воздуха, чтобы окликнуть кого-то, но тут Ян обернулся, встревоженный взволнованным ржанием Атома.

— Соня! А ну стой! — закричал он, и ребенок замер как вкопанный, не дойдя до заветного хвостатого трофея всего нескольких шагов. Атом громко ржал, переступая с ноги на ногу и отчаянно дергая поводья, которые вот-вот грозились отвязаться. И в эту самую проклятую минуту одна из длинных металлических трубок теплицы выскользнула из чьих-то неловких рук и с оглушительным грохотом приземлилась на те, что лежали прямо под ней. От испуга я подпрыгнула на месте.

Соня коротко вскрикнула. Атом громко заржал и, отчаянным рывком оторвав поводья от железной сетки, встал на дыбы, словно гора, нависнув над ребенком. От испуга, кажется, она проглотила собственный язык. Вытаращив глаза и вытянувшись в струнку, девочка смотрела, как прямо сейчас на её голову обрушится сокрушительный удар копыт. Мне кажется, я даже отсюда видела, как на её голове дрожат золотые кудри.

— Соня! Назад!!! — закричал Кук, но она не двинусь. Все происходило в считанные секунды, или нет, наверное, даже быстрее — и это были самые долгие мгновения в моей жизни.

Ян, видимо, понимая, что он не успеет добежать до конца ограды, пулей взлетел на груду бревен и, цепляясь за сетку, перемахнул через неё. Одним прыжком он сбил Соню с ног, и они оба рухнули в пыль как раз в тот момент, когда Атом ударил копытами о землю. Обезумевший конь фыркнул, тряхнул головой и со всей прыти погнал вперед по дороге.