Стеклодув

Я не вполне понимала, как работает его способность. Никто, кроме меня, не знал о ней, но каждого человека, на чувства которого Ян собирался воздействовать, он незаметно и осторожно спрашивал о согласии. Все происходило медленно и мягко, люди получали в подарок или за символическую цену стеклянную игрушку, а за несколько часов или дней после этого их чувства менялись. Некоторые устанавливали связь между этими событиями, но всё списывали на «прирожденный психотерапевтический дар того парня». Да и когда душа приходит в состояние покоя, мало кто задумывается, почему это произошло.

Мы затормозили около моего дома, я представляла эту тишину и редкие фразы родителей, и к горлу подступали слезы.

— Ян, пожалуйста, ты можешь хотя бы попробовать? Это же не кто-нибудь, а я моя семья, они и тебя тоже любят. Я не могу так больше жить, это невыносимо. Пожалуйста!

— Ты уже взрослая, может быть, скоро у тебя появится и своя семья. Ты должна позволить им сделать такой выбор, какой им нужен.

— Но они не понимают, нас это тоже касается! Мы с Филей живем в этом доме как в царстве нелюбви, и она там везде, понимаешь, везде! Даже когда они целыми днями орали это было лучше! — По моим щекам уже во всю ползли слезы. — Филипп все время только и говорит о том, что хочет сбежать. Мать по ночам тайком пьет и с головой ушла в работу, она и так никогда не была с нами особенно ласковой, а теперь ей окончательно плевать! А отец просто приходит домой как можно позже, а уходит как можно раньше, потому что ему не хочется здесь быть! Как я смогу оставить Филю с ними, он и так растет как сорняк в поле, когда я была в его возрасте, между родителями еще оставалась хоть маленькая капля любви!

— Лося… — Ян протянул руку, чтобы обнять меня, но я её оттолкнула.

— А ты! Ты можешь что-то исправить, повлиять на них, но тебе проще ничего не делать! Ты не понимаешь, ты никогда не жил так, твои родители умерли, но они оба любили тебя! Когда я выхожу из дома, то ощущаю себя ошибкой природы, которая должна умереть — потому что слышу, как люди думают о смерти и ничего не могу поделать с этим, а когда возвращаюсь домой, всё ещё хуже, потому что мои родители умудрились вырастить двух детей, не научившись любить ни их, ни друг друга. А тебе все равно на это, ты не хочешь пытаться сделать что-то слишком сложное!

Я выскочила из машины, громко хлопнув дверцей, и побежала к крыльцу. Ян что-то крикнул мне вслед, но я быстро отперла дверь и заскочила в дом, размазывая по щекам слезы. Сидя на полу в прихожей, я слышала, как на дороге ещё несколько минут тарахтел грузовик, и только потом уехал. Дом спал, но вдруг из комнаты Фили высунулась его голова со всклоченными темно-каштановыми волосами, осмотрела зареванную меня и снова исчезла. Я всхлипнула и тихо побрела к себе в спальню.

4

Они сказали нам спустя почти две недели, в пятницу. Папа появился утром, последние два дня он не ночевал дома. Филя видел, как он уехал, но мы не знали куда. Когда я спустилась завтракать, они с Толстым Бычком сидели на диване у нас в гостиной, эти двое были давними приятелями, хотя их разница в возрасте составляла лет десять.

— Лесечка! Доброе утро, — сказал папа.

— Доброе утро, — ответила я и покосилась на уставившегося на меня Толстого Бычка. — Здрасьте.

— Леся, слушай, Аркадий Аркадьевич собирается расширять свою мясную лавку в городе и приглашает тебя поработать у него продавцом. Я знаю, ты уже устроилась на овощную ферму, но лавка ближе к дому и тебе не придется целыми днями копаться в земле.

— Жалованьем не обделю, голубушка, дела хорошо идут. Ты девочка стала совсем большая, ответственная. — Толстый Бычок смотрел на меня, прищурив глаза, и его лицо походило на свиную моську.

— Нет, спасибо, — я развернулась, чтобы уйти.

— Лесечка, подумай! — тут же сказал папа. — На это место многие хотят.

— Ну, так возьмите кого-нибудь из них. А я предпочту копаться в земле, чем быть причастной к смерти животных.

И я ушла на кухню, гордо закрыв за собой дверь. Мои родители были отличными врачами, они не понимали моего нежелания последовать их примеру, но уважали его. А я, всю свою жизнь слушая захлебывающиеся страхом смерти мысли их пациентов, мечтала только об одном — никогда и близко не подходить к больницам. Мне предоставили год на определение своего дальнейшего жизненного пути, и пока я устроилась работать на ферму к семье Кука, кем-то вроде разнорабочего. Мне нужно было высаживать саженцы, иногда собирать и упаковывать овощи. Ничего сложного, за исключением того, что делать это всю жизнь я точно не хотела, а чем заняться в дальнейшем — не представляла. Решение этой проблемы представлялось особенно сложным, потому что большую часть времени мою голову занимали мысли о смерти, и силы уходили в основном на то, чтобы для начала просто перестать думать об этом.

День походил на пороховую бочку. Толстый Бычок ушел. Филя с самого утра заперся в комнате, папа стучал к нему раз пять, но он не открыл. Не открыл и мне. Я сидела у себя, пыталась сосредоточиться на сериале и слушала папины перемещения по дому — вниз, по лестнице, в коридор, потом снова наверх, в их спальню. Потом в кладовку и снова в спальню. У нас был небольшой дом — две спальни наверху, одна внизу, маленькая гостиная, кухня и две кладовки, одна из которых на самом деле была обычным стенным шкафом. Я слушала его тяжелые и громкие шаги, которые звучали в этом доме всю мою жизнь. Мне было страшно. Наверное, всем было страшно — никто не говорил, но мы понимали, как только вечером вернется мама, огромный взрыв разнесет наш уклад жизни на маленькие кусочки, и уже ничто и никогда не будет так, как прежде.

Её голос раздался в полдевятого, на два часа позже обычного. Я спустилась и даже с другого конца коридора почувствовала запах то ли коньяка, то ли виски, но точно не хорошего сухого вина. Если она и была пьяна, то уже успела протрезветь: мама выглядела усталой и смирившейся со всем на свете. Она оглядела сидевшего в гостиной на диване, на привычном для него месте, папу, потом меня, сняла куртку и попросила позвать Филиппа. На этот раз он открыл почти после первого стука, высунул голову и быстро оценил обстановку в доме.