Вьюрки

Пашка допоздна просидел в гостях, веселил Юки байками из разухабистой жизни своих приятелей и анекдотами. А потом все-таки ушел, погрохотав предварительно во всех углах шваброй – чтобы доказать, что никого там нет и быть не может. Дверь из комнаты в предбанник он оставил открытой настежь.

Юки смотрела-смотрела на этот крохотный, обшарпанный, безобидный закуток и в конце концов решила, что ночевать тут она не будет. Ведь есть еще большой дом, в котором уже и полы перестелили, так что раскладушку там можно ставить спокойно, не опасаясь, что она провалится в подвал к мышам и сороконожкам.

И Юки принялась перетаскивать спальные принадлежности в одну из комнат бабушкиного дома, почти полностью уже отремонтированную. Решение ее, конечно, кому угодно показалось бы сомнительным: пустой старый дом вряд ли был самым безопасным местом для ночевки. Но, во-первых, заботливых советчиков поблизости не наблюдалось, во-вторых, Юльке по прозвищу Юки было пятнадцать, а в-третьих, ей все-таки мешала мыслить здраво легкая, приправленная страхом эйфория: ведь именно ею, ею лично, заинтересовалось наконец сверхъестественное существо. И теперь нужно выяснить, кто оно и что ему нужно, главное – не впадать в панику.

Или впадать, но не сразу.

Вокруг раскладушки Юки разложила свои осмеянные вредным Пашкой амулеты, насыпала круг из соли – очень экономный круг, ведь так и всю пачку можно израсходовать на духов вместо супа – и легла спать. Под подушку она спрятала фонарик и складной нож – предметы, прямого отношения к магии не имеющие, но тоже крайне полезные.

В бабушкином доме не было и намека на ту безмятежную ватную тишину, которую так ценят любители дачного отдыха. Все время что-то потрескивало, поскрипывало, щелкало, возились под полом мыши, а на чердаке – еще кто-то. Пахло свежим деревом и какими-то строительными пропитками. Пушистая ночная бабочка стукнулась в недавно вставленное, еще с наклейками стекло и с шорохом скатилась вниз.

Юки вслушивалась, всматривалась, вертелась на раскладушке, сбивая постепенно простыню в комок, и думала, что ни за что не заснет. Сердце билось так сильно, что грудь вздрагивала под одеялом, в голове было тревожно и ясно…

А потом очертания голого скелета комнаты, хорошо различимые в сумерках, дрогнули, затуманились и стали обрастать жилой плотью. Зазмеился по стенам растительный орнамент, укрепился, расцвел и превратился в советские цветочные обои. Что-то вспучило их изнутри, и под обоями налились уродливые узлы, похожие на березовый гриб чагу. Эти новообразования постепенно увеличивались, обретали форму, темнели, выламывались из стен и становились шкафами, стульями, зеркалами. Многочисленными квадратиками и овалами на обоях запестрели старые фотографии. Понять, кто на этих фотографиях изображен, было невозможно – только еле-еле угадывались бледные пятна лиц. Окно подернулось тюлевой занавеской, запахло чужим старым жильем – пыль, лежалая бумага, стиральный порошок, что-то сладковато-затхлое… И в комнату бесшумно вошла бабушка – высокая, прямая, иссушенная. Снежная королева, превращенная старостью в Бабу-ягу. Ее лицо, которого Юки не помнила, было мягко затушевано темнотой. Бабушка держала в руках большое блюдо, прикрытое полотенцем.

– Вот, с вареньем тебе испекла, – сказала она. – Чтобы жить сладко было.

– Спасибо, – хотела ответить Юки, но голоса почему-то не было, даже губы еле шевельнулись.

– Надо, чтобы жили тут. Чтобы приглядывали. За ребеночком всегда пригляд нужен.

Бабушка сдернула полотенце, но вместо обещанного пирога с вареньем под ним был перевязанный лентой продолговатый кружевной сверток. Бабушка вскрикнула и уронила блюдо, а упавший сверток быстрой гусеницей пополз прямо к раскладушке…

Юки заметалась, пытаясь подняться, и проснулась. В ушах все еще отдавался эхом пронзительный бабушкин крик – прямо как в ту ночь, когда она впервые услышала странные звуки в предбаннике. Трясущейся рукой Юки выдернула из-под подушки фонарик. Полоска света пробежала по голым новеньким доскам, нашла дверной проем, скользнула по потолку, опустилась вниз. Не заметив ничего подозрительного, Юки выдохнула и перехватила фонарик поудобнее, чтобы ребристая ручка не впивалась в ладонь. Дрогнул призрачный световой кружок на полу… и противоестественно укороченная белая фигурка прыгнула невесть откуда прямо в него. В распахнутом жабьем рту Юки отчетливо увидела гнилые, стершиеся почти под корень молочные зубки.

Юки сама не поняла, когда и как она оказалась в другой комнате. От холода и страха ее трясло, по стенам метался кружок света от зажатого во вспотевшей руке фонарика. Только одно она помнила прекрасно, до дрожи отчетливо: как кружевное существо с легкостью запрыгнуло к ней на раскладушку, доказав тем самым полную бесполезность всех оберегов. Оно приземлилось Юки прямо на ноги, и через тонкое одеяло она почувствовала неоспоримо реальную, холодную тяжесть. Да что там – она чувствовала ее до сих пор.

Юки быстро обшарила комнату лучом фонарика, увидела темнеющий впереди дверной проем – новую дверь здесь еще не поставили – и бросилась туда. Но, не успев пробежать и нескольких метров, неожиданно и больно обо что-то споткнулась. Препятствие с гулким грохотом откатилось в одну сторону, Юки, обдирая коленки, – в другую. Оказывается, она налетела на неизвестно откуда взявшийся желтый эмалированный таз. Наверное, это родители его сюда притащили, разводили в нем клей или еще что-нибудь.

Сзади послышалось торопливое «шлеп-шлеп-шлеп». Юки выключила фонарик, надеясь проскочить в темноте незамеченной, кинулась к выходу из комнаты – и с размаху врезалась в дверь. В запертую дверь, которой здесь не было да и быть не могло. Юки зашарила в отчаянии руками по рассохшемуся дереву, но так и не нашла ни щеколды, ни крючка, зато нащупала чуть правее стену с бумажными струпьями обоев. И их здесь тоже быть не могло: все до последней полоски содрали перед ремонтом. Судорожно выдохнув, Юки снова включила фонарик.

Комната стала другой. Со стенами в тот самый советский цветочек, уже виденный во сне, с крашеным дощатым полом и, самое главное, – с мебелью. Стол, провисшая кровать, тумбочка, прикрытая вязаной салфеткой, и шкаф – монументальный, нелепый шкаф с пустой глазницей зеркала, который они втроем еле-еле выволокли отсюда по частям, а потом папа порубил его на дрова.

Рядом с непостижимым образом вернувшимся шкафом Юки увидела другую дверь, узкую и заманчиво приоткрытую. Раздумывать было некогда, деловитое дробное пошлепывание раздавалось уже совсем близко, а дверь, в которую она тщетно ломилась, была, по всей видимости, заперта на ключ. Юки бросилась к той, другой, дернула за холодную металлическую ручку и юркнула внутрь.

В свете фонарика Юки разглядела ровные ряды полок с какими-то горшками, кастрюлями, коробками. Бледные соленья плавали в банках, как зародыши в формалине. Это была кладовка. Маленькая, глухая, безвыходная кладовка, которую родители давным-давно сломали, чтобы присоединить к комнате, потому что и так есть и сарай, и погреб, а комната небольшая, вот и будет ниша для, например, гостевого диванчика…

«Шлеп-шлеп-шлеп», – послышалось за дверью. Юки подперла ее тяжелой коробкой с каким-то хламом, а сама забилась в самый дальний угол, в труху и паутину. С полок, грохоча, посыпались горшки и банки. Дверь скрипнула, дрогнула, и Юки внезапно с ужасом вспомнила, что открывается-то она наружу, и коробка никак этому не помешает.