Они выбежали из своих укрытий. Сперва пятеро или шестеро, затем вдвое больше, а потом еще вдвое больше. Появлялись по двое и по трое, присоединяясь к толпе. В руках у них были топоры и трубы, ножи и осколки битого стекла. Но большинство было с пустыми руками. Мужчины, женщины, дети. Одна женщина даже держала ребенка на руках. Грязные, одетые в лохмотья, они больше походили не на современных людей, а на дикарей каменного века. Охотники и добытчики. И разве не это было самым удивительным? То, что они деградировали так быстро, за считанные часы? Может, это говорило что-то о человеческой расе, а может, о заразе, которая их поразила. Единственное, что шло в разрез с их первобытным образом, это кроссовки "Найк", шорты-карго и футболки "Ует Сил" на некоторых женщинах. Хотя многие были без рубашек и босыми, немало было и тех, кто были полностью голыми и в боевой раскраске.
Они собрались с другой стороны от "Доджа" и остановились. Луис слышал, как они дышат, чувствовал запах их тел и крови, что была на них, смрад мочи, фекалий и чего-то, похожего на рвоту.
Позади них раздался топот ног, и какой-то рыжеволосый парень лет семнадцати-восемнадцати, выскочил вперед с ручкой от метлы в руках. Он был голым, между ног болтались гениталии. Он раскрасил свое тело синими и серыми полосами, как кельтский воин, полосы были под глазами, губы покрашены белым гримом.
Луис выстрелил и промахнулся.
Выстрелил снова и попал ему в руку. Он отчетливо услышал, как плечевая кость парня щелкнула, словно ветка. Тот упал на колени, крича и плюясь, губы у него были в розовой пене.
Луис направил пистолет на остальных.
- Мне нужна девчонка, - сказал он. - Нужна девчонка немедленно, и если я не получу ее, то начну вас, сукиных детей, убивать.
Они просто стояли, держа оружие, сжимая и разжимая кулаки. Изо ртов у них текли слюни, лица перекошены в ухмылке. Остекленевшие глаза широко раскрыты. Казалось, в них не было ни капли интеллекта. Только голод, желание и ненависть, и больше ничего. Луис поверить не мог, что у кого-то из них хватило ума организовать эту маленькую ловушку.
- Привет, - раздался голос.
Из-за толпы вышла Мишель. На ней по-прежнему был деловой юбочный костюм, хотя колготки были порваны. Обычно аккуратно причесанные длинные темные волосы растрепаны, и в них застряли листья. А еще в них, похоже, были вплетены цветы и прутья. От совершенных убийств вся ее рубашка была в крови. Даже несмотря на деловой костюм, вид у нее был дикий и злобный. Это был ее клан, ее стая. Луис понял это, когда в нем открылась зияющая пустота. Она была их королевой-воительницей. Все они были ритуально раскрашены извивающимися лентами, символами и тигровыми полосами. Но их лица... да, все они несли знаки принадлежности к этому племени, церемониальные символы дикой охоты. Некое подобие черепов. Каждое лицо было раскрашено одинаково. Мраморно-белая основа, покрывающая лицо, уши и горло, черные перевернутые полумесяцы вокруг глаз, черный овал вокруг рта, и вытянутый черный треугольник вокруг носа.
Зрелище было пугающим.
Мишель имела такую же раскраску, из этой мрачной маски смерти смотрели темные мерцающие алмазы глаз. Она больше не была человеком. Она была зверем.
- Мишель... детка, подойди ко мне, - сказал Луис. Внутри него, будто, все рухнуло, на глаза навернулись слезы. Взгляд у нее был свирепым, голодным, смертоносным... и все же Луис не был напуган. Просто ее вид, с этой раскраской и кровью, сломал его, вызвал у него желание разрыдаться у ее ног. Он жалел ее, жалел себя. Что их любовь была разрушена вот так, разорвана в клочья каким-то первобытным ужасом из доисторических времен. Это было отвратительно.
- Пожалуйста, Мишель, пожалуйста...
Она молча смотрела на него. В глазах у нее не было никаких признаков узнавания... и все же, там было... что-то. Она казалась загипнотизированной, когда, не мигая, смотрела на него. Внутри, глубоко внутри, она знала его, и это знание заставляло ее кровь течь по венам, сердце - биться, а химию ее тела - стремиться воссоединиться с его.
- Они... они все сумасшедшие, Мишель. Идем со мной. Не знаю, что за чертовщина случилась с тобой и остальными, но мы разберемся. Ну же, детка. Я люблю тебя, и ты знаешь, что я люблю тебя. Не делай этого.
Он чувствовал, как по щекам у него бегут слезы, чувствовал, как горло у него перехватило, отчего голос звучал, как у хнычущего маленького мальчика. Он не мог справиться с переполняющими его эмоциями. Они проходили маршем у него в голове вместе с воспоминаниями, оставляя незаживающие раны. Он протянул трясущуюся руку.
- Подойди сюда, Мишель. Я - твой муж. Я люблю тебя. Я не дам им обидеть тебя.
Она просто смотрела. Может, рассудок у нее был чуть целее, чем у остальных, но что-то важное в ней сгорело. В тех глазах не было любви. Манипуляция, безумие, средство для достижения цели, но только не тепло. Это были глаза паука, выслеживающего добычу, готовящегося высосать кровь из мухи, попавшей к нему в паутину....