— Врача нашли, а, может, тапер в зале есть? — басовито спросили в толпе, и публика облегченно засмеялась. Зрители, сидящие с краю, уже потянулись к выходу.
— Пашенька! — Люба снова горячо зашептала мне в ухо. — Вы же можете, Пашенька! Давайте, что вам стоит?
Я растерялся. Такого оборота от посещения фильмы я не ожидал.
— Молодой человек, а вы, правда, умеете играть? — раздался скрипучий голос старушки, сидевшей позади. — Так идите и играйте!
Сидящие рядом начали ободряюще подначивать меня, буквально сталкивая со стула.
Решающее слово сказала Любочка:
— Пашенька, ради меня! Я так хочу узнать, чем там все кончилось!
Я встал и, чувствуя на себя сотни глаз, поднялся по лесенке на сцену, подошел к инструменту, надел очки. Ноты отсутствовали — профессиональному таперу они ни к чему.
Свет в зале погас. Мне ничего не осталось делать, как сесть за пианино и сыграть первое, что пришло в голову — романс «Пой, радость, пой». Впрочем, я тут же сообразил, что попытки героини свести счеты с жизнью не вяжутся с моей мелодией. Я быстро поправился, перейдя на минорное настроение. Поглядывая на экран, я начал импровизировать, подражаю старому Руничу. К моему собственному удивлению, у меня получалось — конечно, не так, как у мастера, но довольно складно.
Любочка недолго следила за мной, но после переключилась на экран. Я не мог ее за это винить. Такова сила искусства.
Когда загорелся титр «Конец фильмы», Любочка вскочила и зааплодировала. Ее поддержали и другие зрители. Я встал, чтобы раскланяться, но тут же одернул себя — аплодировали вовсе не мне, а Витольду Чардынину.
Глядя со сцены на счастливое лицо Любочки, я вообразил себе, что она тоже в меня влюбилась. Я вновь ошибся. Она влюбилась — но не в меня. Люба Холодная отдала свое сердце фильматографу.
В тот день моя жизнь круто изменилась — после фильмы ко мне подошел растроганный распорядитель и горячо поблагодарил за то, что я спас сеанс. Он попросил меня заменить старого Рунича, пока тот хворал. Я начал отказываться, сославшись на работу в ресторане, но мне предложили такие условия, что скромное жалованье «Красы Новограда» даже с чаевыми не могло соперничать на равных.
Так с начала мая я стал тапером в фильматографе Новограда. С прискорбием вынужден доложить вам, что старый Рунич так и не оправился от болезни и скончался в последний день весны. Я пропустил его похороны — в фильматографе давали новую премьеру с Чардыниным «Соединенные узы».
Несмотря на мой уход из ресторана, я продолжал регулярно видеться с Любой — она по нескольку раз ходила на все фильмы подряд, а по окончании последнего сеанса я провожал ее домой на трамвае — в скромную съемную комнатушку на окраине. Говорили мы сплошь о фильмах.
— Нет, Пашенька, что бы вы ни сказали, а Витольд Чардынин — лучший из актеров. Хотела бы я услышать, как звучит его голос!
— Поговорить вы всегда можете со мной, Любочка! — парировал я, и она очаровательно хохотала.
А потом я махал ей рукой, стоя внизу, а она отвечала мне из окна — я едва видел ее сквозь зеленые ветви.
Наверное, то были самые счастливые дни моей жизни.
В середине лета я пришел в «Красу Новограда», чтобы сделать Любе сюрприз, пригласив ее на закрытый показ новой фильмы для особо важных господ — статус тапера давал определенные преимущества — но хозяин сказал, что Люба уволилась. От ее подруги Маши я услышал невероятное:
ebooksa