Триггсу не сиделось на месте, и он, тяжело дыша, ходил взад и вперед по громадной гостиной, занимавшей большую часть бельэтажа. Через окна, выходящие в сад, он видел покосившиеся изгороди и ярко-зеленые луга Пелли. Там носились, яростно вскидывая морды, лошади Саррея — они словно не замечали жаркого дыхания лета и вполне могли сойти за сказочных единорогов, окажись у них во лбу витой рог.
По сверкающей воде канала, навстречу солнцу, скользили лодки под парусами.
В саду кудахтали, купаясь в пыли, куры. Триггс повернулся спиной к залитой солнцем пустоши и стал рассматривать площадь, разделенную надвое полосой дымящегося асфальта. Ужасающая жара приковала толстяка Ревинуса к синему порогу его дома. Ратуша золотилась, словно вкуснейший паштет, вынутый из горячей печи, а фасады домов окрасились в винный цвет.
Вдруг Сигма зажмурился от болезненного удара по глазам — его ослепил солнечный лучик, вырвавшийся из глубин «галереи Кобвела».
— Ох уж эта провинция! — пробурчал он, — каждый развлекается, как может… Этот идиот Кобвел только и знает, что пускать зайчики в глаза порядочным людям!
Сигма не подозревал о существовании теории подсознания. А потому его подсознание осталось немым.
Ну что могло быть ужасного в этой детской игре, в этом солнечном зайчике, на мгновение ослепившем его?
III. Блики солнечного и лунного света
Когда мистер Грегори Кобвел утверждал, что его галерея устроена на манер больших магазинов Лондона и Парижа, с ним не спорили. Жители Ингершама, врожденные домоседы, не любили Лондон, а Париж и вовсе не знали. Их вполне устраивал и сам магазин, и его организация — при достаточном терпении всегда можно было отыскать нужную вещь, будь то роговая расческа, фарфоровая мыльница, аршин плюша, косилка или трогательные открытки с образом Святого Валентина.
Мистер Кобвел и руководил своим торговым заведением, набитым товаром, словно брюхо сытого питона, и обслуживал покупателей, ибо к персоналу магазина нельзя было отнести ни миссис Чиснатт, которая три раза в неделю тратила пару часов на видимость уборки, ни прекрасную Сьюзен Саммерли.
Мистер Кобвел, маленький и сухой, как сверчок, страдал воспалением век, астмой, но не прекращал своей муравьиной деятельности, вороша и перенося с места на место пыльное барахло.
Сын архитектора, сделавшего состояние на строительстве лачуг на пустырях Хаундсдича и Миллуола, Грегори Кобвел мечтал добавить к богатству славу. Он учился в рисовальной школе Кенсингтона и прославился изданием брошюры, оскорбляющей память великого Рена, а также изданием малопонятных комментариев к Витрувию.
Везение отвернулось от фанфарона, но остатки отцовского состояния помогли укрыться в спокойной гавани Ингершама.
Он замкнулся в гордом одиночестве и остался холостяком, несмотря на недвусмысленные авансы некоторых дам города. Он был вежлив и услужлив, но держал клиентуру на определенном расстоянии, других же просто не замечал, в душе ненавидя всех и завидуя всем и каждому.
В зачерствевшем сердце таилась нежность к единственному, хотя и очень странному существу — к мисс Сьюзен Саммерли.
Так окрестил ее Кобвел, ибо стройное безымянное существо с лицом мадонны не было личностью, и, кроме него, никто и никогда не обратился бы к ней по имени.
Он отыскал ее в один прекрасный день у старьевщика Чипсайда, где по дешевке скупал всякое барахло. На ней была изъеденная молью зеленая туника и красные матерчатые сандалии; он приобрел мисс Сьюзен с туникой и сандалиями всего за восемнадцать шиллингов.
Сьюзен Саммерли, манекен, изготовленный из дерева и воска, несколько раз выставлялся в ярмарочном балагане со зловещей табличкой на шее: «Гнусная убийца Перси, зарубившая топором мужа и двоих детей».
Если верить слухам, в бедняжке не наблюдалось ни малейшего сходства с кровавой убийцей, это был обычный манекен из разорившегося модного магазина Мэйфейра. Мистер Кобвел установил деревянную фигуру в своей галерее и сделал немой наперсницей своих тайн. В долгие часы безделья он беседовал с ней:
— Итак, вы утверждали, мисс Сьюзен, что Рен… Как? Ах! Ах! Я вижу, куда вы клоните! Нет, нет и нет! Не продолжайте, вы идете по ложному пути. Национальная слава? Вы говорите о Вестминстере и прочих ужасах из камня, которые позорят страну. Не хочу вас слушать, мисс Саммерли. Видите, я затыкаю уши. Такое умное и утонченное существо, как вы, не должно становиться жертвой подобных заблуждений! Поверьте, я глубоко сожалею об этом! Согласитесь, улыбнись мне судьба…